— И исчезать, как мыльные пузыри, в субпространстве, как только к ним приблизятся на… сколько там?
— На двести восемьдесят километров. Без сомнения, это соответствует круглой цифре по их системе счета… — и Дарсель сделал широкий идиотский жест: — Ох, дружище, подумай только! Это приключение с большой буквы! Они научат нас куче всяких вещей!
— Они научат! — передразнил его Лоран. — Не забывай, что они наши враги. Во-первых, они никогда не отвечали на наши авансы за сорок лет, как мы встретили их в космосе; во-вторых, заркасское правительство не удовольствуется отказом от нашего протектората, намекая на таинственные мощные связи; в-третьих, мы знаем от наших агентов, что Треугольники высаживаются на поверхности Заркаса совершенно спокойно, с согласия заркасцев, а для землян зона полюсов запретна; в-четвертых, за восемь месяцев у нас исчезло двенадцать аппаратов с командой и оборудованием и без всякого стоящего объяснения.
— Что ж, я только хотел сказать…
— А ты, инженер-придурок, собираешься подойти к ним и выламываться: «Мои дорогие собратья, мы в восторге от достижений вашей техники. Я буду вам бесконечно признателен, если вы сообщите, какими математическими данными вы располагаете, чтобы по желанию исчезать в субпространстве…» Это война, дружище!
Дарсель запустил обе руки в нечесаные волосы, как возбужденный мальчишка.
— Все это я знаю. Но, может быть, удастся договориться с ними по доброй воле… Ну, я хотел сказать, что мы подбираемся до исключительно интересной штуки.
Лоран жестко улыбнулся и пожал плечами.
— Ты уверен, что мы доживем до этого момента? — он потер сапоги один об другой, чтобы отодрать комки грязи. — По доброй воле!.. Человек всегда хочет убедить себя, что в конце концов разум, доброта, справедливость, братство должны вытекать одно из другого. Даже перед лицом реальности мы подсознательно рохли. Как Треугольники могут дышать, скажем, азотом и гелием, если они дышат — так и их мораль может быть основана на прекрасной агрессивности, на добром страдании… — он перебил себя с удивлением. — Я, кажется, сошел с рельсов!
— Я как раз это хотел сказать.
— Возможно. Но я и сам это заметил. В этом моя сила. Слова, знаешь ли, это ноты и музыка. Красиво, но уводит в неопределенность. Я не создан для логики, у меня только интуиция. И моя интуиция говорит мне, что мне необходимо выпить глоток…
4
К вечеру Зинн сообщил, что гусеница-лев больна. Мужчины раздвинули полукруг туземцев, державшихся от животного на почтительном расстоянии. Гусеница извивалась на земле, ее тело было наполовину покрыто красной чесоточной сыпью. Из-за ее мощных скачков к ней нельзя было подойти. От нее пахло прогорклым жиром.
Лоран спросил, не может ли он чем-нибудь помочь.
— Нет, — сказал Зинн. — Я думал вчера, что это зеленая чесотка, а оказывается, красная.
— Так что?
— При красной чесотке гудрон не помогает.
— Она умрет?
— Нет, если ее разрубить. Останется только голова… с передним мостом. — Довольный тем, что ему удалось ввернуть столь элегантное техническое слово, он подобрал хворостину и коснулся середины туловища гусеницы. — Третье кольцо! Рубить надо здесь.
— А зачем нам гусеница без тела? — спросил Дарсель. Туземцы залились смехом.
— Оно вырастет, мсье, быстро вырастет, за три дня. Привыкшие ничему не удивляться, оба землянина не шелохнулись. В конце концов, если земные черви, разрубленные пополам, могут регенерировать, то почему бы не сделать того же и заркасской гусенице? Но три дня! Учитывая местное время, это составит девяносто часов.
— Мы не можем ждать так долго! Завтра утром мы идем пешком. Вы понесете ящики.
— Все равно ее надо разрубить, мсье Лоран, и сжечь все дурное. С утра выходим, если вы хотите, но половину гусеницы потянем на поводке. Это куда лучше, чем целую. А через три дня у нас будет совершенно новенькая красавица.
Обходя вокруг гусеницы, чтобы иллюстрировать свои объяснения, он прошел под большой веткой шлепка на краю леса. Находясь в очень благоприятном положении, дерево отвесило ему такую пощечину, что он отлетел метра на два. Товарищи Зинна застонали от радости. Зинн встал в ярости, и люди стали свидетелями странной сцены.
