Дианкехт отбросил со лба светлые волосы изысканным жестом, целью которого прежде всего было оттянуть ответ, которого жаждала королева.
— Вы мне позволите? — обратился гофмейстер к юной Эмер, забирая из рук камеристки охапку сена, которую она держала, добившись того, что та покраснела от смущения.
После этого гофмейстер подошел к кобыле королевы и протянул ей яство. Однако Айрмид заржала от испуга и взбрыкнула передними ногами.
— Осторожно! — неосмотрительно предупредила его Эмер, давая королеве понять, что ее тревожит безопасность королевского гофмейстера.
— Отойдите, вы ей неприятны, — пробормотала Оонаг, подозревая, что случайностей не бывает и что хитрый шпион мужа подстроил ей ловушку.
Действительно, она оказалась права.
— Ваше величество, эта кобыла слишком пуглива, ей нельзя ехать рядом с королем. Протокол велит, чтобы вы изменили свои планы.
Оонаг удостоила гофмейстера сердитым взглядом и сплюнула.
— Я смотрю на свою кобылу с другой точки зрения. Она верна своим друзьям, своему потомству и традициям. Айрмид презирает карьеристов и нечистокровных. Моя кобыла прежде всего член Туата Де Дананн и не допускает к себе чужих.
Дианкехт молчал. Он ждал этого выпада и понимал, что он не достиг цели. Королева продолжила, рассыпая перлы своих оскорблений:
— С тех пор как король выразил желание возглавить свиту в сопровождении неизвестной женщины, дабы подтвердить свою принадлежность к мужскому роду (несмотря на запрет), конный выезд утратил изысканность, обретя извращенную сущность. Моя воля, а не чья-либо другая, заключается в том, чтобы вернуться к древним обычаям, а также вернуть Туата Де Дананн гордость за то, что они берут свое начало от славного рода.
Затем королева холодно укорила гофмейстера:
— Я буду на своей кобыле Айрмид рядом с королем и не допущу присутствия никакой другой женщины.
Уход обиженного короля, конечно, отличался достоинством, но уход разъяренной королевы забыть было совершенно невозможно.
Марина шла и краем глаза посматривала на Патрика, который шагал рядом, положив ей руку на плечо (на ее плечо!) и загадочно улыбался. Девушка пыталась разгадать его улыбку, но у нее не хватало практики, опыта.
Это была самодовольная улыбка? Может, ироничная? Нет сомнения, она насмешливая. Улыбка плута, который прячет туза в рукаве, или улыбка человека, которому только что удалось покинуть ресторан, не заплатив по счету. Ее также можно было принять за ласковую, открытую, трогательную и искреннюю улыбку, улыбку ирландца из Баллады о кабаке.
Когда они отошли от таможни, ирландец остановился у ленточного транспортера, чтобы забрать чемоданы, взглянул на Анхелу, рассмеялся и сказал:
— You look different![19]
У Марины земля стала уходить из-под ног.
Она начинала осознавать, в сколь сложном положении оказалась. Патрик целовал не Марину, он целовал Анхелу, он страдал, не видя ее целый год. Марина стала понимать, в какое мошенничество впуталась. Этот мыльный пузырь мог вот-вот лопнуть. Ирландец сравнивал ее с той Анхелой, которую помнил. Скоро он начнет подозревать, что ее подменили, — если он уже не подозревает, — а затем, ясное дело, прогонит ее прочь.
Она собралась и ласково провела пальцем по его губам, лишив его силы воли.
— От тебя пахнет мятой.
Марина не знала, какое отношение имеет мята к искусству целоваться, играет она здесь хорошую или плохую роль. Марина целовалась лишь пару раз с Роберто, затем с Тито, безобидным парнем, который всегда сидел с ней рядом во время экскурсий и в кино.
Поцелуй Роберто отдавал хлебом и шоколадом, то есть откровенно детским вкусом. Поцелуй Патрика отдавал ирландским виски со сливками… это был первый настоящий поцелуй в ее жизни.
Патрик протянул ей пакет, подарок.
— That’s for you.[20]
Марина раскрыла пакет, не чуя под собой ног. В нем была маленькая шкатулка. Когда она открыла крышку, из шкатулки зазвучала музыка. Марина впервые слышала эту волнующую мелодию, но почему-то сразу вспомнила гимн национальной сборной команды Ирландии, хотя воздержалась от комментариев.
Патрик взглянул на нее с надеждой.
— Do you remember?