— Это в каком?
— Слишком громкий процесс — улик из таких не выкидывают. — Он махнул рукой в сторону адвоката: — Пока Флэр лишь продемонстрировал нам, как будет строить защиту.
Неподалеку журналист с конкурирующего канала брал интервью у Дженны Уилер. Та продолжала поддерживать бывшего мужа и называть все обвинения ложными. Такое упорство — достойное восхищения и, на взгляд Уэнди, наивное — превращало ее в изгоя.
Чуть дальше в окружении нескольких восторженных репортеров стоял Флэр Хикори. Адвоката любили — как и сама Уэнди, когда делала сюжеты о процессах с его участием. Своим экстравагантным поведением Флэр превращал заседания в шоу, но, испытав его вопросы на себе, она поняла, насколько эта экстравагантность сродни жестокости.
Уэнди нахмурилась:
— Хикори, похоже, не считает меня дурочкой.
Адвокат рассмешил лебезивших перед ним журналистов и отправился было дальше, когда к нему подошел Эд Грейсон.
— Ой-ей, — напряглась Уэнди.
— В чем дело?
Чуть заметным кивком она показала в нужную сторону. Грейсон — крупный мужчина с коротко подстриженными седоватыми волосами — встал напротив Флэра — оба схлестнулись взглядами — и начал медленно приближаться, вторгаясь в личное пространство. Адвокат не отступал.
Портной сделал в их сторону несколько шагов и окликнул:
— Мистер Грейсон!
Между лицами противников оставалось лишь несколько дюймов, когда Грейсон повернул голову на голос и уставился на Портного. Тот спросил:
— Все в порядке?
— Все прекрасно.
— Мистер Хикори?
— Все чудненько, советник. Мило беседуем.
Грейсон пристально посмотрел на Уэнди, и взгляд этот ей снова не понравился.
— Ну, если мы закончили… — подсказал Хикори, затем, не услышав ничего в ответ, развернулся и зашагал дальше, а Грейсон подошел к Уэнди и Портному, который тут же полюбопытствовал:
— Вам чем-то помочь?
— Нет.
— Могу я спросить, о чем вы беседовали с мистером Хикори.
— Спросить можете. — Грейсон снова глянул на Уэнди: — Думаете, судья поверила в ваши сказки, мисс Тайнс?
— Это не сказки.
— Но и не совсем правда, ведь так?
Не проронив больше ни слова, он удалился.
— Что это было, черт возьми? — удивилась Уэнди.
— Понятия не имею, — ответил Портной. — Однако о нем беспокоиться не стоит. И о Флэре тоже — хороший адвокат, но в этом туре ему не выиграть. Езжайте домой, выпейте немного — все будет в порядке.
Домой Уэнди не поехала — вместо этого отправилась в городок Секокус, что в Нью-Джерси, в свою телестудию, выходившую окнами на спорткомплекс «Мидоу-лэндз»; вид на истерзанное вечной стройкой болото ее всегда удручал. Она включила компьютер и обнаружила письмо от своего босса Вика Гаррета — наверное, самое длинное из когда-либо им написанных: «Срочно ко мне».
Часы показывали половину четвертого. Ее сын Чарли, старшеклассник, уже должен был вернуться из школы, которая находилась в Касселтоне. Уэнди позвонила ему на мобильный — домашний он игнорировал. После четвертого гудка Чарли ответил привычным:
— Чего?
— Ты дома?
— Ага.
— Чем занят?
— Ничем.
— Что-нибудь задали?
— Немного.
— Сделал?
— Успею еще.
— А почему не сейчас?
— Там ерунда — минут на десять.
— О том и речь: раз немного, сделай — и свободен.
— Потом.
— А сейчас чем занят?
— Ничем.
— Так чего ждать? Зачем тянуть?
Новый день — старая история. Наконец Чарли пообещал, что «сейчас займется». Это означало: «Если скажу „сейчас займусь“, может, отстанешь».
— Приеду часов в семь. Захватить китайской еды?
— В «Бамбуковом домике».
— Хорошо. В четыре покорми Джерси.
Так звали их собаку.
— Ладно.
— Не забудь.
— Угу.
— И домашнюю работу сделай.
— Пока.
Пик-пик-пик.
Уэнди тяжело вздохнула. Семнадцатилетний Чарли — сплошная головная боль. Их охота на место в университете — а этой битве родители из пригородов отдавали себя с таким остервенением, какому тиранам третьего мира еще поучиться, — завершилась зачислением в колледж Франклина и Маршалла в Ланкастере, штат Пенсильвания. Чарли, как любого тинейджера, грядущие перемены страшили и нервировали, но мать переживала куда сильнее. Ее вечная головная боль, ее чудесный капризный сын был для Уэнди всем. Вот уже двенадцать лет они жили только вдвоем — затерянные в огромном белом пригороде мать-одиночка с единственным ребенком. Как водится с детьми, годы летели быстро. Отпускать Чарли Уэнди не хотела. Теперь каждый вечер, хотя делала так с его четырехлетия, она глядела на это невыносимое и совершенное создание и мечтала: «Вот бы время для него застыло — в этом самом возрасте, чтобы ни на день старше или младше; пускай замрет здесь и сейчас, и мой чудесный мальчик пробудет со мной хотя бы еще чуть-чуть».
