По-прежнему шел дождь, но уже не проливной и не такой шумный. Бой понемногу стихал. Земля вокруг превратилась в кровавое месиво, отовсюду доносились стоны раненых. Уцелевшие в сече расходились, уже не вынимая оружия. Там и сям валялись развернутые знамена, полотнища которых пропитались кровью. Неподалеку от Дэвида лежал желтый с черными раковинами стяг Монтроза, а чуть дальше — косо поникшее на древке алое полотнище Босуэлла. И тела облаченных в доспехи рыцарей. Цвет рыцарства Шотландии, лучшие из лучших лежали в грязи под Флодденским холмом.
Порой Дэвид замечал кого-то из проходивших мимо воинов — своих ли, чужих? — но сейчас его это уже не интересовало. Некоторые из павших вдруг поднимались и пробовали идти, но, поскальзываясь в лужах собственной крови, вновь падали. Трава на склоне, еще утром такая яркая и густая, была вытоптана и превратилась в липкую грязь, в которой лежали тела, часто изуродованные до неузнаваемости: размозженные головы, расплющенные лица, располосованные до ушей рты. Дэвиду не хотелось на них смотреть, но он смотрел. Он понимал, что они победили, но как же горек был привкус этой победы…
Победившие англичане бродили по полю — поодиночке, парами или небольшими группами, со своими командирами или просто со случайным товарищем по битве. В сумерках они поздравляли друг друга, кто-то уже принялся праздновать победу, хотя смех звучал как-то странно, неестественно и вымученно.
Нашлось немало таких, кто добивал раненых. Среди разбросанных тел бродили солдаты, в руках которых были длинные кинжалы, и они шли на любой крик или стон, на любое шевеление, обрывая последние звуки несчастных резкими ударами.
Неподалеку от Дэвида один забрызганный кровью солдат с алым крестом святого Георгия несколькими быстрыми ударами добил пытавшегося привстать рыцаря. Снял с его головы шлем и с довольным видом рассматривал. Но, почувствовав взгляд Майсгрейва, насторожился. Однако Дэвид сидел спокойно, и солдат даже пояснил:
— Лекаря им все равно сейчас не найти, а те, что есть, занялись нашими. А этот… Только зря будет страдать, пока душа не отлетит. Что же, Бог свидетель, не мы пришли на их землю. На что они рассчитывали?
Они рассчитывали победить, были уверены в своей победе, а теперь лежали поверженные…
Дэвид решил, что с него довольно, и поднялся. На вершине холма, где теперь хозяйничали англичане, он заметил свет и пошел в ту сторону. Ему еще надо было разыскать своих парней. Крест честной, где его нейуортцы? Кто уцелел?
Но оказалось, что англичан в сражении пало на удивление мало. Об этом Дэвиду сообщил Эдвард Стэнли, которого он встретил среди горевших огней, там, где уже разливали вино и делились доставшимися из шотландского обоза продуктами.
Дэвид думал, что после того, что ему довелось увидеть на поле боя, он и куска не сможет проглотить. Но вот Стэнли протянул ему мех с вином, а потом кусок вяленой колбасы, и Дэвид впился в нее зубами с неожиданным аппетитом.
Стэнли, наблюдая, как он жует, засмеялся:
— А ведь славная вышла битва, клянусь спасением души!
Он был все еще босой, в помятых доспехах, слегка захмелевший, но просто сиял, рассказывая, что когда уже в сумерках командиры стали созывать своих солдат и отряды сошлись, то оказалось, что многие уцелели.
— Мне тоже надо разыскать моих людей, — вытирая губы тыльной стороной ладони, заметил Дэвид.
— Ваших из Нейуорта? Они там, — махнул Стэнли рукой в сторону, — пируют с моими чеширцами. Человек двенадцать, кажется.
Значит, и в его отряде есть потери. Кого-то он недосчитается.
Но тут Стэнли огорошил его известием, что король Яков убит.
— Стюарт пал еще при первом столкновении. Кто-то из наших славно рубанул его алебардой — вся ключица рассечена вместе с латным воротом. Суррей уже послал известие об этом в Олнвик нашей королеве.
«А кто сообщит об этом шотландской Маргарите?» — с неожиданной грустью подумал Дэвид.
А Стэнли уже перечислял имена знатных сподвижников Якова, погибших в битве: зарублен Босуэлл, убит Аргайл, сражен Монтроз, пал Леннокс, пронзен пиками Синклер, заколот бастард короля Александр Стюарт, снесли голову Кроуфорду. По сути, Шотландия лишилась почти всех своих знатных лордов. А вот французов Ла Мотта и д’Асси зарубили сами отступающие шотландцы. Выместили на несчастных лягушатниках досаду от поражения в войне, в которую Шотландия была втянута с подачи французского короля. Да и не простили французам эту нелепую затею с длинными пиками, которая настолько себя не оправдала.
