— Чаевые — прекрасно! Это — гарнитур. Номер люкс на Черном море!
— Мерзавец!
— И это говоришь ты? Человек с утонченной психикой? Я не верю. Повтори.
— Мерзавец!
— Значит, я не ослышался.
— Мерзавец, сволочь, негодяй, подонок, ничтожество! Я подожгу все твои картины!
— А вот этого делать не надо. В Москве жаркое лето. И пожар может распространиться на гарнитуры из других квартир.
— Ты думаешь, что все это талантливо? Мазня все это! Все эти натюрморты, пейзажи, портреты! Все эти богини. Ника Самофракийская! Ха-ха-ха! Дерьмо — твоя Ника Самофракийская. Так не бывает, писать в день по одной-две картины, и все они шедевры. Сколько их у тебя? Сто? Все эти твои водопады, розы, клоуны. Уже сто штук. Или скоро будет двести. А «Клоун» ничего смотрится. Ты что, с ней в цирк ходишь? Циркач проклятый! Что же ты меня ни разу не пригласил в цирк?
— Когда я смотрел, как канатоходец балансирует по канату, ты пила яичный коктейль в ресторане «Берлин».
— Завтра же я пойду и пересплю с режиссером. Я поступлю в театральный институт. И стану актрисой. Ты еще подавишься моим успехом. У меня больше нет комплексов. С комплексами покончено. А это все — мазня! Это все — мазня! Если бы это было не так, то почему же все это здесь, в этой комнате, а не в картинной галерее? А? Почему это не на выставке? Что же ты молчишь? Ты думаешь, я не вижу, что ты сам сомневаешься? А вдруг это все художественная самодеятельность?
— А я-то думал, что ты сегодня пойдешь к кому-нибудь домой делать прическу, пока не репетируешь…
— Вот как? Я должна уйти? Скоро она сюда уже будет приходить? Хотя нет. Ты лучше меня познакомь со своей подружкой. Может, и мы станем подружками. Теперь это модно.
— Не мешай. Я читаю.
— Сними трубку, читатель! Ты не читал, а ждал телефонного звонка.
Он снял трубку. Карина ушла в свою комнату и сняла отводную трубку, перед этим демонстративно захлопнув за собой дверь.
— Алё?
— Любимый, я тебя жду! — Ника уже давно не называла его по имени, только «любимый».
— Где?
— Там же. Возле Вахтанговского театра. Или ты хочешь в другом месте?
— Нет. Я еду.
— Через час?
— Да.
— Поскорее, любимый! Хочешь я поеду к тебе навстречу?
— Не надо. Я еду. Пока.
— Любимый, я тебя целую…
— И почему до сих пор тебя не выставили с кафедры гармонической математики?
— Тут не надо быть завзятым романистом, Олег, чтобы вообразить перманентный конфликт между супругами. Или жену раздражало, что все эти полотна — сплошная дилетантская мазня и бездарность. Или если это талантливо, то нелепица, какого дьявола они пылятся на стенах. Я умышленно заглушил откровенное разочарование Вадима Карина в своей жене. Она хотела стать актрисой. У нее сорвалось. А мне всегда тоскливо понимать, что никто не опускается в болото быта с таким остервенением, как люди, не состоявшиеся в искусстве.
— Хорошо, я понял. После одного из таких подслушанных разговоров Карина выследила, где живет соперница. Но разве не могла она увидеть Нику в собственном доме?
— Могла, когда Ника еще не знала, что ее любимый живет в одной квартире с женой.
— Ты уверен?
— Была ли Ника в ночь смерти Карина в его доме?
— Да, — сказал Олег — Ревность — штука нешуточная.
— Ника только однажды была у него в тот вечер, когда они прилетели из Прибалтики. Но об этом… чуть позже. Тщеславная Карина задумалась — что же такое эти картины? Клад Монте-Кристо, несметные сокровища масонской ложи, золотая жила или блеф, профанация, художественная самодеятельность?.. И решила выяснить их действительную ценность у эксперта…
В ХУДОЖЕСТВЕННОМ САЛОНЕ НА УЛИЦЕ ДИМИТРОВА
Такси остановилось возле Художественного салона на улице Димитрова. Из такси поспешно вышла Карина. В руках у нее была большая хозяйственная сумка. Никого не спрашивая, Карина сразу прошла к эксперту.
— Я вам звонила, вы сказали, что можно зайти.
— Да-да. Пожалуйста.
— У меня есть две картины. Вы не могли бы их оценить?
— Чьи? Кто написал?
— А вы посмотрите… Сами поймете.
— Ну-ну, я жду. Показывайте.
Карина вытащила из большой хозяйственной сумки аккуратно завернутые в газету две картины. Развернула и показала эксперту. Эксперт был ошеломлен:
