Он не терял надежды приобрести гавани на берегу Балтийского моря в войне со Швецией, а поэтому запрещал своим послам включать шведского короля в мирный договор с Баторием[902].
Представителями польского короля были: брацлавский воевода князь Николай Збаражский, литовский маршал надворный Альберт Радзивилл и королевский секретарь Михаил Гарабурда. Им даны были ограниченные полномочия: в тех случаях, которые не были определены инструкцией, они должны были за указаниями обращаться к Замойскому, которому король поручил общее руководительство переговорами. В Баториевом лагере боролись два течения: Литовцы, как мы знаем, готовы были оставить осаду Пскова; они желали заключить поскорее мир и потому склонны были делать значительные уступки врагу. Напротив того, Замойский настаивал на том, что необходимо продолжать осаду, чтобы принудить врага к миру на условиях, какие будут ему предложены. Баторий разделял мнение своего канцлера; вот почему он и предоставил ему власть руководить переговорами, сообщив ему свои воззрения на условия мира, т. е. сделав указания на то, что можно и чего нельзя уступить врагу[903].
Антоний Поссевин, представитель римской курии, являлся посредником беспристрастным[904], ибо не был заинтересован в том, что составляло предмет спора между Москвою и Речью Посполитой, непосредственно так, как были заинтересованы Иоанновы и Баториевы послы. Он думал, конечно, более всего о поддержке интересов, которые он представлял, т. е. старался осуществить те цели, которые преследовала римская курия. Для него важнее всего было заключение мира, а на каких условиях он состоится, это имело для него значение постольку, поскольку ускоряло примирение враждующих сторон. Он сочувствовал сильно Баторию, как католическому королю, притом такому, на которого Рим смотрел как на лучшего поборника своих задач и стремлений, но с другой стороны, папский легат хотел угодить и православному царю, ибо он питал надежду на то, что ему удастся обратить его на путь истинной католической виры, а тогда сильно подвинется вперед дело торжества ее на земле. Роль Поссевина, уже как посредника, была затруднительна: он легко мог навлечь на себя недовольство одной из сторон, когда отстаивал интересы другой стороны, хотя бы эти интересы, по его мнению, и были вполне законны.
Преследование же целей посторонних, чуждых предмету спора, делало роль папского посла еще затруднительнее, ибо лишало его характера, какой должен быть присущ настоящему посреднику, думающему только о примирении интересов враждующих сторон и относящемуся к этим интересам совершенно объективно. Поссевин не удовлетворял ни ту, ни другую сторону. Желая поскорее достичь своей цели, он советовал Полякам прекратить осаду Пскова, толкуя им, что, затягивая ее, они раздражат сильно Иоанна, вследствие чего примирение будет еще труднее, и возбудил в них совершенно основательное подозрение, что он интересуется более обращением царя в католичество, чем их делом[905]. Тактика, которой иезуит придерживался, подозрительность эту все более и более усиливала.
Перед Поляками он хвалил Иоанна, заявляя, что в нем нет совсем той жестокости, о которой толкуют люди, и удивлялся тому порядку, который господствует у него в войске, ставя таким образом в упрек Баториевым воинам неурядицы, происходившие в их лагере[906]. Баторию он указывал на его неудачи, убеждая его покориться воле Господней и поспешить заключить почетный мир, пока это еще возможно[907]. В письмах к Иоанну папский легат рисовал положение царя самыми мрачными красками. На театре войны храмы разрушены или обращены в конюшни, святые образа преданы пламени или поруганию; всюду валяются человеческие трупы, господствует грабеж и насилие; опустошенные поля заглохли и покрываются уже лесом[908]. Вместе с тем он вопреки истине изображал силы Батория в превосходном состоянии, стараясь таким образом запугать Иоанна. Царь едва ли верил иезуиту, потому что от своих гонцов он получал об этих силах совершенно иные известия[909].
Подобного рода тактика лишила Поссевина совершенно доверия с той и другой стороны. Поляки подозревали, что австрийский двор прислал его к Баторию с целью выведать положение дел в Речи Посполитой и причинить вред ее интересам. Замойский прямо возненавидел легата, называя его человеком превратнейшим в мире и давая ему иные нелестные эпитеты
