В конце 80-х и начале 90-х годов, которые пришлись как раз на годы моего взросления, ненависть к советскому прошлому била ключом, было принято говорить о преступлениях «кровавого режима», и мало кто решался высказывать противоположное мнение. Акты художественного вандализма, выразившиеся в вымарывании имён и событий из летописи истории, перекинулись и на песни военных лет.
История расставила всё по своим местам только к 1995 году, когда во время празднования Дня Победы в Москве «Марш артиллеристов» был исполнен в своём первозданном варианте. Дед был ещё жив. До сих пор в моей памяти звучит его голос: «Из сотен тысяч батарей за слёзы наших матерей, за нашу Родину – огонь! Огонь!» И в унисон начинает загораться уже в моём сердце острое чувство любви к Родине, благодарности и гордости за нашу артиллерию, за салюты в честь освобождённых русских городов.
Боевое крещение мой дед принял в боях на Сиваше, был награждён двумя боевыми орденами, один из которых – орден Александра Невского. Два раза дед убегал из госпиталя в свою родную часть, к тем, с кем в итоге брал Берлин и расписался на стенах ненавистного рейхстага: «Я с Алтая, Карпов». Если бы он был сейчас жив, для него лучшим подарком на День ракетных войск и артиллерии стал бы прозвучавший «Марш артиллеристов».
Темир ТРОЯКОВ,
РЕСПУБЛИКА АЛТАЙ
Русский тип мировидения
Книжный ряд / Гуманитарий / Книжный ряд
Фомина Мария
Теги: Александр Казин , Первый и последний
Александр Казин. Первый и последний. – СПб.: НППЛ «Родные просторы», 2015. – 1000 экз.
Александр Казин написал новую книгу. Пожалуй, сейчас это воспринимается как привычная новость. Но было время – 90-е годы – когда первая книжка Казина о русской культуре, изданная небольшим тиражом и в мягкой обложке, воспринималась как глоток чистого воздуха в густом потоке глянцевой пошлости и русофобской мерзости. Её передавали друг другу, читали с пометками и обсуждали: оказывается, так ещё пишут, мы не одиноки в этом перевёрнутом мире золотого тельца, поругания алтарей и очагов.
Времена медленно, но неуклонно менялись, слова «русский», «патриот» перестали быть ругательством. А Казин гнул свою линию: создавал свой историософский концепт (миф?) о русской православной цивилизации – тем самым на новом витке мучительного исторического развития продолжал темы Данилевского, Тойнби, Л. Гумилёва, Хантингтона… Петербургский философ, соединивший православное понимание мира с рафинированностью эстетических запросов Северной Пальмиры, играет на повышение, а не на понижение, как многие нынешние властители умов и «хозяева дискурса». Он выискивает в русской культуре и в русском человеке лучшее, значительное. О чём бы Казин ни писал – о Пушкине и Достоевском, о фильмах Тарковского или «метафизике» русской истории, – он всегда одновременно христоцентричен и антропоцентричен. В центре его повествования – русский человек, страдающий, действующий. Русский у Казина взыскует града, сознает свою греховность, но уповает на добрый последний ответ о своей будущности и будущности всей Святой Руси.
Казин уверен, что русский народ может реализовать себя в истории как государственный народ, народ-строитель, воин, изобретатель, просветитель. Мысль о том, что империя – белая или красная, более мягкая или более жестокая – использовала и использует русских как «тягловую силу и пушечное мясо», не близка Казину. Он всюду находит смысл бытия русского народа – и в дореволюционные времена под крестом и двуглавым орлом, и под ударами красного молота. Для него красный период в жизни страны – не симулякр исторической России, не перелом станового хребта основы народа – русского крестьянства (христианства), а своеобразное преломление русской истории. Новый извод вековечной тяги к справедливому устройству мира, способности к самопожертвованию.
Александр Леонидович «успел подумать обо всём» (как сказали когда-то про другого русского автора): о счастье и дружбе, о церкви и государстве, о женщине и дураке, о бессмертных стихах и исчезающем жанре киноискусства. А поскольку мировоззрение автора – глубоко радостное, пронизанное высшим светом и не чуждое земной прелести бытия, хочется процитировать его слова о счастье: «Счастье есть кусочек рая, где вещи, существа и люди волшебно совпадают с их первоначальным замыслом.
