Горация переводя,
слова о славе и награде
проговорить полушутя.
* * *
Подарю тебе свободу
от невзгоды и тоски,
это небо, эту воду –
голубой поток реки.
Что у них свои печали
и заботы, может быть,
догадаешься едва ли,
всё сумеют утаить,
потому что у Вселенной
с человеком с вечных пор
обоюдно-откровенный
слишком редок разговор.
* * *
В переплётах лукавого века,
на крутых поворотах судеб
унаследуешь царское веко,
а ступни – молотящего хлеб.
Спутав щедрость с повадкой скупою,
не найдя подтвержденья в отце,
золочёной монгольской скулою
заблестишь на славянском лице
и вовек не узнаешь, откуда
горевая горючая смесь:
простодушья чухонского чудо –
пресловутая польская спесь.
И всего-то в тебя понемногу
намешала природа шутя.
В День Седьмой разве Господу Богу
представлялось такое дитя?
Я ль гордилась той реченькой кровной
запорожцев, шальных мужиков?
А теперь не ищу родословной
в непрозрачном наплыве веков,
навсегда суета отлетела,
отсмеялась, отплакалась вслух,
и молчит моё дерзкое тело,
если родину празднует дух.
Это небу дырявого ситца,
пропылённой Руси без креста,
может быть, моя злость пригодится,
пригодится моя доброта.
Портрет отца
Когда-то запорожские казаки,
прославленные смелостью своей,
оставили невидимые знаки
в сердцах своих детей.
Не потому ль в решительные годы
в расцвете самых бескорыстных сил
на ветре еле видимой свободы
ты Т-34 выводил?
Я не судья твоим сужденьям строгим
об этом сложном времени моём,
где мне легко поётся одиноким,
не знающим оглядки соловьём,
но я запомню, дедушки-казаки,
прославленные смелостью своей,
оставили невидимые знаки
в сердцах детей.
Всё врут календари
Литература / Поэзия
Красников Геннадий
Теги: Геннадий Красников
* * *
Знающим откроется и думающим,
знание незнающих спасёт, –
прошлое когда-то было будущим
и о будущем ему известно всё.
Знающего мучает и думающего:
на часах Земли – который час?
Много ли ещё осталось будущего,
не исчерпан ли его запас?
И зачем – пока мы тупо тренькаем
на одной струне который век –
Моцарту заказывает Реквием
чёрный человек?
* * *
В холодных окнах января
деревья стынут нереальные –
насквозь прозрачные, хрустальные
при свете звёзд и фонаря...
Задень их только, только тронь, –
и зазвенят они, расколются,
и пробежит с бенгальской скоростью
по жилам ледяным огонь.
Вокруг такая тишина,
такая тишина вселенская,
как будто бы всего телесного
на миг природа лишена...
Сегодня волею Творца
Рахманинову одному дозволено
кристальною и колокольною
тревожить музыкой сердца...
Аккордов чудных череда –
как откровение союзника, –
что эта ночь и эта музыка
не повторятся никогда!..
Кантата
Вовеки, Родина, пребудь!..
Благословен твой крестный путь!
Живых и мёртвых помнит он –
что не распалась связь времён,
что не распалась связь имён,
чтоб не распалась связь знамён.
Вовеки, Родина, пребудь!
Как Божий дар – храни свой путь!
Седым преданьем убелён,
святым крещеньем окрылён,
он ратной славой озарён,
он русской кровью обагрён.
Вовеки, Родина, пребудь!
И да хранит тебя твой путь!
В студёных зимах закалён,
грозой весенней напоён,
простой молитвой исцелён, –
он в будущее устремлён…
Вовеки, Родина, пребудь!
Благословен твой крестный путь!
Живых и мёртвых помнит он –
чтоб не распалась связь времён,
чтоб не распалась связь имён,
чтоб не распалась связь знамён.
* * *
Из окна сумасшедших палат
наблюдаем луны циферблат.
Цифер, брат, на луне – ни одной,
циферблатец-то, видно, блатной?
Нет ни стрелок, ни чисел на нём,
и к тому же он прячется днём!
Это что же подсунули нам –
не часы, а светящийся хлам!
Как на это спокойно глядеть?
Это ж можно с катушек слететь!
Санитар проболтался – кретин:
стрелки врач на луне запретил,
ну а цифры, наоборот, –
растащил сумасшедший народ.
И теперь ни часов, ни минут, –
пусть, собаки, хоть стрелки вернут!..
Или мы объявляем войну,
или нам поменяют луну!
А иначе в окошко видна –
непонятная вечность одна…
То ли свет от неё, то ли муть,
ни уйти от неё, ни уснуть…
Из соседней палаты Вильям
обратился к врачам и друзьям.
Мир с театром сравнил сгоряча
и Макбетом назвал главврача.
