Как я был врагом перестройки - 2
Как я был врагом перестройки - 2
Литература / Портфель ЛГ
Поляков Юрий
Теги: Юрий Поляков , эссе
Окончание. Начало в № 39
Но вернёмся на Нежинскую улицу, в нашу творческую лабораторию. Сюжет придумался вот какой: молодая бодрая «энтээровка» Лиза Мельникова после яркой речи на каком-то партийном слёте замечена и взята на работу в райком партии. Новый первый секретарь Борисов хочет резко обновить и ускорить жизнь вверенного ему участка действительности, он научно грезит и собирает свою команду. Лиза – дама бескомпромиссная: едва освоив азы аппаратной работы, она бросается в бой. Страсти вскипают вокруг конфликта директора вычислительного центра «Алгоритм» опытного Пыжова с неуживчивым новатором и правдолюбом Калюжным. Новые сослуживцы Лизы уговаривают её не лезть в чужой монастырь, ругают, называют неуправляемой, но она лезет и срывает приём в партию Луковникова – любимца Пыжова. Нет, никакого намёка на нетрадиционное соратничество пожилого руководителя и молодого выдвиженца не было и быть не могло. Эта тема пришла в искусство позже. Параллельно разворачивался непростой роман героини с театральным режиссёром Лёхой. Замечено: чем слабее мужчина в творчестве, тем любвеобильнее. В моём поколении лучше всех умели разговор о поэзии с пытливой девушкой перенести из библиотеки в постель графоманы. Лиза уходит от мужа Коли, который может осчастливить лаской и внутрисемейным трудолюбием любую женщину, но только не Мельникову! Работали мы дружно. Великий Габр мягко осаживал меня, когда я в бытописательском восторге стремился засунуть в сценарий сведения про то, где у секретаря райкома на столе лежат скрепки, а где чистые бланки. Он, как котёнка, тыкал меня носом в общечеловеческие ценности: любовь, зависть, ненависть, предательство... Это – главное. А скрепки? Может, их лет через двадцать и вообще не будет. Он учил во всём, даже в производственном конфликте ударника с бракоделом, искать и находить вечные противоречия бытия. Будущий постановщик Леонид Эйдлин следил за сложением сюжета ревниво и придирчиво, как новосёл – за строительством дома, где ему предстоит жить. Услыхав от меня какую-то деталь или аппаратную присказку вроде «по белой нитке ходишь!», он вскакивал, мечтательно закатывал свои левантийские глаза и восклицал:
– Я знаю, кто это может сыграть!
– Кто? – Меня охватывали безумные мечты. – Евстигнеев? Бурков? Леонов? Смоктуновский?
– Неет! У меня есть в Кимрах знакомый клоун! Гений!
Иногда, если взглянуть со стороны, мы напоминали трёхструйный фонтан. Надо ли объяснять, что струи были разной силы и дальнобойности… В Габре (а было ему уже хорошо за восемьдесят) обнаружилось очень своеобразное смешение патриархальной мудрости и забавной старческой забывчивости.
– Ребята («ребята» – я и Эйдлин), запомните, Лиза – хорошенькая и очень модная. Собираясь на свидание, она чистит зубным порошком свои тапочки и вертится перед зеркалом!
– Евгений Иосифович! Какие тапочки? Какой порошок! У нас же не послевоенная Москва!
– Ах, да... Разумеется. Но всё равно она модница! Пусть чтонибудь чистит... И перед зеркалом крутится...
– И говорит пусть побольше! Она у нас мало говорит! – добавлял будущий постановщик. – Юра, надо придумать ей словечки, чтобы народ подхватил!
И рассказывал, как Ирина Муравьёва прямо на съёмочной площадке изобрела замечательную фразу, которой не было в сценарии фильма «Москва слезам не верит»: «Не учи меня жить, лучше помоги материально!»
Получив вводные, я удалялся в свой номер и утром приносил несколько страничек, нащёлканных на машинке, читал вслух, волнуясь и томясь комплексом подмастерья. Габрилович слушал без выражения, пожёвывая синеватыми губами и вздыхая. На лице Леонида мелькали зарницы будущих режиссёрских открытий.
– Хорошая сцена в столовой, – кивал мэтр. – А с кем это там Лиза говорит?
– С Бурминовым.
– А кто у нас Бурминов?
– Старый коммунист.
– Очень хорошо!
– Я возьму Вельяминова! – загорался Эйдлин.
– Погодите! Нашей Лизе нужна подруга. Эдакая оторва...
