Порыв любви боготворю,
Но знаю: он не больше мига.
И каждый раз благодарю
За то, что не прошёл он мимо.
Вся прелесть жизни – огоньки
Любви, надежды, дружбы, счастья.
Когда от них мы далеки,
Бессмысленно за ними гнаться…
Печально смотришь на меня –
И видишь искреннюю жалость.
Лишь тень осталась от огня,
И только лишь зола осталась.
Мадина ЯСАЕВА
***
Сидишь у окна
а ветер гоняет листву
ты просишь у Бога дать искру надежды
в траве какие-то блики
нет это не знак.
то окна раскрытые ветром.
а люди куда-то спешат
тебе надоело
в листву пробиваются лучики света
на небе плывут облака
носимые ветром прохладным
первая капля дождя
стекая с окна
вбирает уличную пыль
вторая
по следам сестры
бежит быстрее
как странно длятся сутки
они то растворяются в минуте
то тянутся
как Млечный Путь
а люди всё спешат куда-то
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Многоязыкая лира России
Большие зелёные арбузы
Рассказ
Муса БЕКСУЛТАНОВ
(1954)
Народный писатель Чеченской Республики (2005), главный редактор (2007) детского журнала «Радуга». Член Союза писателей России. Произведения Бексултанова переведены на русский, английский, французский языки. Печатается с 1980 г. в периодических изданиях, коллективных сборниках. Автор нескольких книг прозы.
Это село я невзлюбил сразу же, как только увидел… И детей, и этот седьмой класс – ну такие пустышки. А девчонки, видели бы вы, как они ломались! «Лялька», «Майя», «Алёнушка» – так они друг к дружке обращались, а меня и других ребят вроде бы и не замечали. На меня они вообще обращали внимания не больше, чем на собственные тени.
– Лялька, мне мама юбку купила. Зелёная.
– Да?!
– Ну. И спортивную форму, импортную. Знаешь, как здорово сидит. В самый раз. Я теперь по утрам занимаюсь гимнастикой.
У нас девочки были не такие. Совершенно не такие. В горах я имею в виду, в нашем бывшем классе. А эти сначала присматривались ко мне, время от времени произнося «этот новенький», так, чтобы я слышал. Потом, не найдя ничего примечательного ни во мне, ни в моей одежде, махнули рукой и отстали.
Прозвенел звонок, я вбежал в класс, и тут один мальчишка подставил мне подножку, я грохнулся наземь и разбил губы, нос и здорово расшиб правую коленку. Расшиб – не то слово, коленка сразу же распухла, а губы вывернулись наизнанку и стали похожи на раздавленную черешню.
Он подождал, пока я встану, потом, вроде бы как представляясь, негромко произнёс: «Граф Монте-Кристо», покачиваясь и заложив большие пальцы за пояс брюк.
Дети расхохотались.
Меня за это дело никуда не вызывали: я сказал, что упал сам, зацепившись за его ногу. Фамилия этого мальчика была Индербиев.
Прошла неделя. Ни с кем из класса я не разговаривал. Решив, что я смирился с судьбой, одноклассники окончательно перестали обращать на меня внимание.
Была в классе… одна. Её называли Брижит Бардо. А учителя звали её Ноной. Похоже, у Индербиева с этой самой Бардо было то, что называется любовью. Бардо, надо сказать, была не так уж плоха. Я частенько обращал внимание на её эдакую завлекательную, как в фигурном катании, походку. Я-то за ними обоими наблюдал, прикидывая себе кое-что.
Однажды после уроков все из класса ушли. Я тоже собрался уходить, когда Индербиев – в классе оставались он и Бардо – сказал:
– Ичаев, до сих пор ты был как гость, мы тебя не трогали… Ну-ка быстренько взял веничек-тряпочку и прошёлся по кабинету.
Индербиев был сильнее всех в классе. Все одноклассники его боялись. Бардо была у нас старостой. Ну а дежурным Индербиев назначал кого хотел. Об этом, стало быть, он и толковал мне.
– Индербиев… – говорю я.
– Граф Монте-Кристо, – негромко поправляет он, расставляя всё по своим местам.
– Я же два дня назад…
– Это было два дня назад, Ичаев, – отрезает он.
– Так дело не пойдёт…
– Я смотрю, рожа у тебя зажила уже, – он кривит рот в презрительной усмешке.
