В целом же экспозиции фотобиеннале оставляют ощущение законченности и продуманности: всему находится своё место – даже, казалось бы, выбивающимся из общей концепции аскетичным фотографиям водонапорных башен (Бернд и Хилла Бехер, фонд культуры «Екатерина»). Единственное, что портит хорошее впечатление, – тема толерантности, без которой не удалось обойтись и в этот раз: под разговоры о мультикультурной Франции на фотобиеннале выставили портреты мигрантов, цыган и метисов и показали грустное документальное видео с рассказом об их нелёгкой судьбе («Мозаика», МГВЗ «Новый Манеж»). Во взаимном уважении как таковом нет ничего плохого, однако толерантность в её нынешнем виде, прикрывающая красивыми словами банальное равнодушие, всё-таки больше похожа на мёртворождённую конструкцию. Видимо, аналогичным образом вместо куда-то запропастившихся представлений о взаимном уважении в этот раз одной из несущих конструкций пришлось поставить толерантность. Что ж, хочется надеяться, что её присутствие на нынешней фотобиеннале – чей-то просчёт, недоразумение, временная ошибка, которая будет учтена и ликвидирована в следующий раз: ведь до достижения ясности и простоты, являющихся условиями не только красивого правильного снимка, но и гармоничного мира, осталось не так уж много.
Ксения ВОРОТЫНЦЕВА
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Бытие, неподвластное слову
Искусство
Бытие, неподвластное слову
КНИЖНЫЙ РЯД
Чехов А.П. Пьесы / Ил. Э. Кочергина. – СПб.: Вита Нова, 2010. – (Фамильная библиотека. Парадный зал).
Человек научился рисовать раньше, чем писать, и возможно, раньше, чем говорить. Во всяком случае, членораздельно. Изображению дано достучаться до нашей души или, если хотите, до подсознания, быстрее, чем слову. Даже звучащему. Не то что печатному. Так случилось, что для меня этот респектабельный фолиант открылся странным на первый взгляд, но неизбежным прозрением: умирание печатной книги началось не с появления компьютерных библиотек, с помощью которых хоть «Улисса», хоть «Божественную комедию» можно уместить в собственной ладони, не ощутив при этом их весомости, а с исчезновения иллюстраций. Компьютерный текст изначально задумывался как утилитарный. В значении «служебный». То есть предназначенный сэкономить те полдня, что потребуются на посещение библиотеки, или несколько недель, если книгу надо заказывать и потом ждать своей очереди. А тут два-три клика мышкой – и всё, что нужно, у тебя перед глазами. Изобразительная составляющая, вплетённая в печатный том, помогает пересечь явные границы текста, открывает порталы в суб- и надконтексты, где мир художника сопрягается с миром прозаика, поэта, драматурга…
Разумеется, создатели этой книги не собирались превращать работы выдающегося русского сценографа Эдуарда Кочергина в «иллюстрации» к пьесам Чехова. Если несуетно вглядеться в невесомые линии его эскизов, это взаимопроникновение миров становится ещё более очевидным. И бесценным. Ибо сценическая жизнь спектаклей, к которым был причастен художник, уже завершилась. Синтезированные им пространства «Трёх сестёр», «Дяди Вани», «Вишнёвого сада» существуют теперь только в следах карандаша на бумаге, в картоне и дереве макетов. Ну и в памяти очевидцев, конечно. Но память-то – субстанция субъективная!
Как просто назвать это издание уникальным!.. Хотя, по сути, так оно и есть – тираж 1300 экземпляров. Но что выразит это слово? Да, под одной обложкой собраны тексты пьес и их художественное воплощение. Да, вероятно, Чехов станет кому-то яснее и ближе, поскольку приближение выполнено рукой Мастера. Листаешь эти упругие страницы и понимаешь: мы так привыкли к трафаретам, что давно перестали задумываться о том, что на самом деле означают те или иные слова. Многое, слишком многое в бытии чеховских героев словам неподвластно. Ювелирной точности эскизы соседствуют с фотографиями, на которых запечатлена их овеществлённая ипостась. И тут же рядом, прямо на полях пьес, геометрически ясные чертежи каких-то люстр, кресел, канделябров, настенных часов. Или вот: карандашный набросок – Серебряков. Отдельно – вся фигура: длиннополое пальто, трость, шляпа. Отдельно – голова в шляпе и ремарка – «под шляпой – круглая вязаная шапочка с завязками» и отдельно сама эта смешная шапочка, с «ушками» и тесёмками. Вряд ли разглядит эту шапочку под шляпой зритель из последнего ряда балкона. Но разве дело в этом…
