Это походит на различные деформации мертвого насекомого, когда по нему подолгу бьют молотком.
Хныканье истерическое, но низкое, гортанное; проходит минута, другая — в конце концов, это становится похожим на холерный кашель, сухой, непрекращающийся, до лопающихся сосудов в голове (которых не нарисовано).
Уголки экрана затираются черными треугольниками (как картина в картонной упаковке) — предвестие некоего исхода.
Тут шея дочери начинает постепенно набирать толщину, алеть. Черты детализуются, уплотняются — минута, и это уже настоящая женская шея, телесного цвета (тогда как остальное — все тот же примитивный детский рисунок), однако недолго шея сохраняет нормальный вид: с одного края образовываться шишковидный вырост, из которого вылупляется маленький человечек, состоящий совсем уже из одних черных палочек и точек.
Вскрытый изнутри вырост на шее дочери имеет теперь по краям рваные бумажные треугольники.
Дочь перестает кашлять и вытаскивает человечка из своей шеи; счастливо вскрикивает:
— Мама, ты жива!
Ее молитвы услышаны.
I
Анонс фильма он прочитал в телепрограмме:
«Несколько детей, играя среди заброшенных руин на окраине города, внезапно наталкиваются на старинную тайну, начинающую обретать новые, неизвестные доселе подробности, которые принимают для ребят едва ли не жизненно важное значение».
Тайна! Ему было десять лет, и ему страсть, как нравились тайны! А эта еще и такая, которая будоражит умы много веков…
………………………………………………………………………………………………………
………………………………………………………………………………………………………
Между тем, кадр из фильма, помещенный возле анонса, вызвал у него небольшое разочарование — там было изображено мальчишеское лицо (видно, одного из детей, о которых было написано в анонсе); лоб наполовину прикрывали кучерявые волосы, верхняя часть шевелюры в кадр не вошла; подбородок снизу — тоже. Взгляд был отведен куда-то в сторону и ничего, в сущности, не выражал — быть может, это взгляд на собеседника за кадром, отпускающего короткую реплику, незначительную…
…Разочарование… позже он подумает, что если бы был взрослее, то, скорее всего, не придал бы этому кадру вообще никакого значения или просто расценил, как неудачное дополнение к анонсу.
Но тогда, по прочтении анонса, он ожидал чего-то большего… (это холодное лицо — никакой застывшей мимики, только левая бровь чуть отведена)… он ожидал, что кадр также будет отражать тайну (словно резюмируя фильм — не тот, который должны будут показывать; тот, который он предвосхищал воображением)…
Внизу анонса значились фамилии актеров, исполняющих главные роли и страна-производитель.
«Чехия? Какая еще Чехия? Разве там можно снять хороший фильм?»
Конечно, он понимал, что в Чехии тоже снимают какие-то фильмы, но… «разве они могут быть интересными?»
И тут он впервые усомнился в достоверности анонса — его охватила досада, очень непродолжительная. Прежнее разочарование вдруг как-то странно сошло на нет, — и он просто задавал вопросы, самому себе, про Чехию.
Фильм должны были показывать в середине следующего дня, и до этого времени в его голове так и продолжали вертеться одни и те же вопросы: «Чехия? Хороший фильм — в Чехии? Разве это возможно?» — вызывая смущение.
Впрочем, это не помешало ему заблаговременно предупредить своих родственников о фильме, который «страшно заинтересовал» его, фильме о старинной тайне, «которую, видно, все стараются разгадать, и никак не могут», бьются над разгадкой (будто бы даже и за пределами фильма), и когда он узнал, что во время транслирования собираются смотреть по другому каналу какую-то развлекательную передачу, потратил более двух часов на то, чтобы убедить уступить телевизор…
Подспудно его удивляла его собственная настойчивость, взявшаяся ни пойми откуда.
Когда он убеждал, уговаривал родственников, то, на какое-то время, напрочь забыл о фильме, — он просто упрашивал, умолял, запамятовав, зачем, собственно, это делает…
А потом, когда его уговоры, вконец, увенчались успехом, снова вернулось смущение и двоякое впечатление о фильме — с одной стороны, ему хотелось посмотреть фильм — о старинной тайне, с другой — ему не давало покоя, что фильм снят в Чехии…
