Узор седьмой, неопределенного цвета
Около четырех часов дня в доме профессора Микроскойба зазвонил телефон.
— Алло?
— Здравствуйте, профессор… — произнес вкрадчивый голос.
Микроскойбу почему-то стало не по себе.
— Добрый день. С кем имею честь?
— Генерал Гаубиц, к вашим услугам.
— Простите, но я о вас никогда не слышал… Вы приезжий?
— Не совсем. Я — крысиный генерал.
— Ой… — не сдержался профессор Микроскойб, нашаривая на столике сердечные капли. В душе он боялся, ненавидел и презирал крыс, но скорее бы умер, чем позволил кому-нибудь об этом догадаться. — Слушаю вас?
— Я хочу принести извинения за неприятный инцидент, произошедший с вашим холодильником.
— Ну что вы, какие пустяки! Я и забыл уже! — поспешно заверил генерала профессор. — Да и не было у меня там ничего такого. Просто запас недели на три.
— Нет-нет, не спорьте! Это был ужасный, безобразный поступок, и я несу за него личную ответственность, так как совершили его мои бойцы! Заверяю вас, этого больше не повторится!
— Ну, конечно…
— В данный момент я стою на коленях перед телефонным аппаратом и от имени всего крысиного вида умоляю простить моих ребят.
— Ну, что вы! Уверяю вас, все в порядке. Они были голодны, я же знаю.
— О, профессор… Ведь вы же понимаете, что они не так уж и виноваты? Что они сделали это от отчаяния?
— Да-да, конечно…
— До того, как произошла эта кошмарная трагедия с вашим холодильником, они говорили мне: «Генерал Гаубиц, почему жители Вершины так равнодушны? Почему они не обуздают этих гадких алчных Башенек, из-за которых вынуждены голодать наши малыши? Генерал, — сказали они, — мы чувствуем обиду и за себя не отвечаем. Если мы от горя обчистим чей-нибудь холодильник, виноваты в этом будем не мы, а Башеньки и те, кто потакает их злодеяниям». Голоса их дрожали, в глазах стояли слезы, лапы тряслись от недоедания. Что я мог им ответить, профессор? Вот вы умный, образованный зверь, скажите — что?
— Я… не знаю. Но уверяю, вы ошибаетесь. Мы вовсе не равнодушны к вашим бедам!
— Да-да, я в курсе вашего визита к журналистке. Весьма похвально. Если вы и далее станете придерживаться верного курса, думаю, прискорбных инцидентов больше не случится. Но, разумеется, мои ребята должны сначала поверить в вашу поддержку. А то пока что они в отчаянии.
— Передайте им, чтобы не сомневались! Я — за справедливость и еду для всех!
— То есть вы согласны, что еда Башенек должна принадлежать и крысам?
— Конечно! Это честно!
— А с тем, что Башенькам надо оторвать лапы, а их хвосты намотать на телеграфные столбы?
— Э-э-э… Ну-у-у… Да!
— И вам до слез жалко голодных крысят?
— До слез!
— Вы так справедливы и благородны. Давайте поплачем!
— Что? — растерялся профессор Микроскойб.
— Вы же сказали, что вам до слез жалко крысят. Или это были просто слова? — в голосе генерала Гаубица прорезалась сталь, и это изрядно напугало профессора.
— Нет-нет, я был честен!
— Тогда давайте плакать. Подхватывайте. Ыыыыыы.
— Ы… ы…
— Хлюп-хлюп. Хнык-хнык.
— Хнык… Хлюп…
— Как-то вы неискренне плачете. Без надрыва. Ребята нервничают.
— Я научусь! — запаниковал профессор. — Пускай не нервничают!
— Учитесь, Микроскойб, учитесь. В жизни это пригодится. Еще раз извиняюсь за холодильник. К сожалению, украденное уже съедено…
— Вот и хорошо! Надеюсь, им было вкусно?
— Разве для голодных важно, вкусно или нет? Все-таки вы еще далеки от понимания наших проблем. До свидания, профессор Микроскойб.
— Прощайте.
— Зачем так пессимистично? До свидания, а не прощайте.
Генерал Гаубиц повесил трубку.
Профессор Микроскойб только сейчас осознал, что весь разговор продрожал мелкой дрожью, которая и не думала униматься.
Какие же они все-таки гады, эти Башеньки!
Узор восьмой, в серую клеточку
Альфред Муравейчек с изумлением дочитал статью в «Утренней правде», озаглавленную «Цинизм против одиночества», отложил газету в сторону и принялся задумчиво бродить кругами по камере.
Через пару часов он громко постучал в железную дверь. В двери отворилось окошечко и появились глаза охранника.
— Чего надо? — недружелюбно спросили глаза.
— Принесите бумагу и ручку, пожалуйста, — вежливо попросил Похититель…
