А самец крысы, одетый в серый костюм с серым галстуком, стоял посреди комнаты, прижимая к груди серый портфель, и застенчиво улыбался, глядя ей прямо в глаза.
— Простите, если напугал, — сказал он. — К сожалению, я с детства передвигаюсь неслышно и ничего не могу поделать.
— Почему не постучались? — нахмурилась Катерина, стараясь не выдавать охватившего ее беспокойства. Не каждый день, знаете ли, в ваш кабинет проникают бесшумные крысы, похожие на тихих бухгалтеров с тщательно контролируемым хищным взглядом.
— Я стучался. Но, к сожалению, я с детства стучусь очень тихо и меня никто не слышит. Да вы не волнуйтесь, я буквально на секундочку. Меня прислали выразить вам признательность от всего нашего вида, непосильно страдающего от жадных и злых Башенек. Вы так чутко… так честно… так справедливо осветили в вашей статье нашу проблему, что в знак благодарности мы просим… нет, мы умоляем вас принять в подарок маленькую безделушку.
С этими словами крыс привстал на цыпочки, водрузил на рабочий стол Катерины портфель и вытащил из него серебряную чашу с выгравированными на ней саблезубыми тигрицами, застывшими в причудливом танце. Гиена ахнула. Ничего себе безделушка! В том, что чаша древняя и безумно дорогая, не было никаких сомнений.
Катерина изумленно опустилась в кресло.
— Но… Откуда у вас?
— Мы хорошо знаем горы, — уклончиво ответил крыс.
Катерина загляделась на подарок. Какие они, оказывается, благородные, эти крысы! На добро отвечают добром.
— Спасибо, — сказала гиена, с трудом отрывая взгляд от чаши. — Право… — Она умолкла. Кроме нее в комнате никого не было. Крыс в костюме исчез так же внезапно, как и появился.
Зазвонил телефон, и от неожиданности Катерина чуть не выронила подарок.
Это был главный редактор, требовал ее немедленно к себе.
— Катерина! Ну ты даешь! Ты давай, давай еще! — не здороваясь, выпалил он, как только журналистка пересекла порог его кабинета. Гиена удивилась: она уже давно не помнила главреда таким воодушевленным.
— Что давать еще?
Главред выразительно постучал по лежащему на столе свежему номеру «Утренней правды».
— Вот эти две статьи, про крыс и Похитителя, это просто бомба! Знаешь, какой общественный резонанс?! Такого резонанса не было с тех пор, как выяснилось, что прошлый мэр по ночам ворует с веревок белье! У меня телефон не умолкает все утро!
В подтверждение его слов тут же зазвонил телефон. Главред поднял трубку и сразу бросил ее на рычаг.
— Ты же знаешь, как читатели любят чувствовать себя выше, чище, благородней других! А ты им сегодня преподнесла целых две причины наслаждаться своим великодушием и милостью к падшим! Так что давай, развивай тему. Да побольше, чтобы «Вечерней правдой» вообще всех укатать! Поговори с интересными зверями, поспрашивай мнения, и фотографии — Катерина, обязательно фотографии! Заодно выясни, что это за бумажные твари заполонили город, откуда они и что им нужно. Все понятно?
— Конечно, понятно.
— Ну и почему ты тогда еще здесь? Лети работай!
Катерина кивнула. Но перед тем, как улететь работать, она заметила на столе главреда предмет, никак не вписывающийся в интерьер кабинета. Древний золотой подсвечник со знакомым узором: саблезубые тигрицы, застывшие в причудливом танце. Похоже, причиной энтузиазма редактора явилась не только реакция общественности…
Узор четвертый, серо-зеленый
Лев устроил своим нанимателям занимательную, но совершенно бессмысленную экскурсию по горам. Он показал им живописные места, где играл в детстве, провел по экстремальным тропам и продемонстрировал дуб, которому, по преданию, миллион лет. Брат Нимрод и Бенджамин Крот медленно, но верно свирепели, а Георгий, напротив, воспрял духом, совсем не напоминая давешнего больного.
— Нам нужны пещеры! — уже неизвестно в который раз прорычал брат Нимрод, тыча в карту. — Пещеры, что находятся вот в этом районе, помеченном крестиком!
— А, так вам нужны пещеры! — понимающе воскликнул Лев. — Что же вы сразу сказали!
— Мы сказали!
— Так я и говорю, сказали.
Пока барс с енотом вникали в смысл услышанного, Лев указал им на произвольное скопление деревьев и поведал об облаках-захватчиках, правящих Сабельными горами в течение пятисот лет и взимавших непосильную дань с березок.
