Созерцая весь этот упадок духа, я быстро избавилась и от сомнений по поводу отсутствия у меня самой модного гардероба. Вот уже полтора года мне не выпадало возможности интересоваться модой, но сейчас и дела никому не было до новизны моих туалетов. Беременность, уже сильно продвинувшаяся, заставила меня выбрать для длительной носки просторное платье из темного тяжелого атласа, с декоративными вертикальными полосами чуть светлее основного фона, и дополнить этот наряд дорогой кашемировой шалью и простыми украшениями в виде гладких золотых ожерелья и браслета. На фоне измученных собратьев по сословию, таким образом, я выглядела достойно и не вызывающе.
Собратьев более всего занимало сейчас собственное унижение. В том, что война проиграна и из поражения вряд ли можно выйти с честью, уже ни у кого не было сомнений. Смириться с этим было бы трудно любому человеку, а тут речь шла о самых гордых, самих непокорных представителях французской аристократии - последних рыцарях королевства… Дожидаясь приезда Кадудаля, наши гости обсуждали, что будет с Бретанью после нашествия генерала Брюна, который со своими 30 тысячами солдат по приказу Бонапарта вот-вот должен был вторгнуться в провинцию, и склонялись к выводу, что выбор у роялистов невелик: либо позор, либо гибель.
Я наслышалась немало ужасных вещей о своем бывшем случайном любовнике, так, что мне даже неловко было сознавать, что с этим мужчиной я когда-то была близка. Впрочем, стоило ли испытывать стыд за столь краткую связь, которую Брюн, по сути, сам мне и навязал?
- Бонапарте недаром выбрал этого молодчика для так называемого умиротворения Бретани, - говорил Луи де Фротте, упрямо произнося имя первого консула на корсиканский манер. - Этот Брюн пролил немало крови на юге, когда «умиротворял» Прованс! Роялисты Авиньона надолго его запомнили.
- Разбойник с большой дороги, а не генерал, - вторил ему Бурмон. - Захватив Фрибург, он украл казну швейцарцев, «сокровище Берна», которое потом растранжирил Бонапарт, когда готовился к египетскому позорному походу. Не стоит верить этому человеку, переговоры с ним - это самообман!
- Да, но переговорами можно выиграть время, - отозвался на это мой муж.
- Выиграть время! Для чего? Наши ряды редеют, некому воевать.
- Время сыграет в нашу пользу, потому что закончится зима. Она не слишком мягка в этом году. Кроме того, Бонапарту весной не избежать войны с Австрией. Никто не отменял возможности его поражения, не так ли?
Слова Александра многим казались резонными. Однако сторонники мира были недовольны.
- Вы говорите, как господин Кадудаль, - ворчливо произнес д’Отишан, нервно смяв в пальцах сигару. - Однако до сих пор Бонапарт был чертовски удачлив, ветер счастья все время дул в его паруса!
- Что касается ветра, то сейчас он дует в его казну - в том смысле, что выдувает из нее остатки денег, - парировал мой муж. - А Директория уж совсем немного ему оставила.
Все засмеялись. Давно ходил анекдот о том, что Бонапарт, совершив переворот, обнаружил в государственной казне всего 500 тысяч франков - мизерную сумму, совершенно недостаточную для подготовки к грядущей войне. Говорили, что его люди носятся по всей Европе, пытаясь занять денег, и даже предлагают в залог знаменитый бриллиант «Регент», которым прежде владела французская корона.
- Это пустяки, - ворчал, не соглашаясь, д’Отишан. - Он одержит парочку побед, как это у него водится, и наложит на побежденных громадную контрибуцию. Ему не составит труда выкрутиться! Война всегда кормила Республику… Я, лично я, не вижу никакого смысла продолжать борьбу, пока здесь не высадятся англичане и хотя бы один принц крови. Бонапарт обещает нам спокойную жизнь и возврат имений… Это честное предложение, за него нужно ухватиться!
В гостиной, заполненной клубами дыма, повисло молчание. Потом с места сорвался граф де Фротте:
- Честное предложение? Служить бесчестному честолюбцу, сложить оружие перед выскочкой, даже не дав ему боя?!
- Боев было предостаточно, сударь! - огрызнулся д’Отишан. - Человек не может все время сражаться, иногда ему хочется умиротворенной жизни в собственном доме. Мои люди неделями блуждали в снегах, уходя от синих… бретонский снег стал красным от их крови! Я хочу перемирия, я страстно этого желаю, и прибыл сюда для того, чтоб обсудить условия мира, а не войны!
