Да-да, это был тот самый аббат, который полтора месяца назад благословлял шуанов в поход на опушке Пэмпонского леса. Собственно, именно его молитвы сопровождали Александра при последнем уходе на войну. Удивленная донельзя, я даже слегка попятилась, не сводя с аббата глаз. Он испустил шумный вздох, уселся, широко расставив ноги, в кресло и знаком пригласил меня последовать его примеру.
- Не удивляйтесь так, дочь моя, - сказал он, когда я села. - Времена очень изменились! Иной раз за месяц случится больше событий, чем за десять лет.
- Как, вы здесь не в качестве пленника? - спросила я ошеломленно.
Он хмуро поглядел на меня:
- По-вашему, я достоин только того, чтобы синие меня вздернули?
- Нет, конечно… однако ваше появление здесь, святой отец, по меньшей мере неожиданно.
Аббат объяснил мне, что является ныне переговорщиком - лицом, уполномоченным вести переговоры о мире между Республикой и шуанами, и конкретные инструкции получает от самого Талейрана.
- Я знал господина де Талейрана еще тогда, когда он был князем церкви, мадам. Еще тогда я имел возможность убедиться, что это умнейший человек, который может принести немало пользы Франции. Слава Богу, такие времена наступили. Конечно, господина Талейрана нынче не назовешь монсеньором и у римского престола на него накопилось немало обид, однако ему все простится, если он, находясь в правительстве первого консула, достигнет того, чего все мы мечтаем.
- Чего все мы мечтаем? - переспросила я недоверчиво. - Уж не хотите ли вы сказать, что первый консул вернет трон его величеству королю?
Аббат покачал головой.
- Так далеко мы не заглядываем. Но вернуть церкви законные права первый консул готов уже сейчас, и господин де Талейран будет заниматься этим вопросом. Надеюсь, вы понимаете, что это положит конец шуанской войне.
О, разумеется, я это понимала. Крестьяне, составлявшие костяк сопротивления синим в Бретани и Вандее, воевали по большей мере за свою религию, попранную революцией. Восстановление монархии - это было вторично. Они были не настолько фантазеры, чтобы сражаться до смерти за несбыточную мечту. Если крестьянам вернут церкви и перестанут грабить их фермы, пламя войны в Бретани угаснет.
- Я только что из Парижа, - продолжал аббат. - С господином де Талейраном у нас была личная встреча. О вас, мадам, мы непосредственно не говорили, но он убеждал меня всячески способствовать переходу старого дворянства на сторону первого консула.
- И когда вы узнали, что я здесь…
- Когда я узнал, что знатная дама желает написать письмо господину де Талейрану, - подхватил аббат, - я поспешил сюда, чтобы переговорить с вами. Поспешил, хотя на недостаток дел я не жалуюсь…
Аббат Бернье не вызывал у меня особого доверия. Он вкрадчиво говорил со мной о том, что мне следует призвать герцога дю Шатлэ к благоразумию и объяснить ему все выгоды службы первому консулу. Но мне до конца непонятна была роль этого священника и удивительна метаморфоза, случившаяся с ним так быстро. Впрочем, особого выбора у меня не было. Поэтому я оставила свои сомнения при себе и, выслушав аббата, обещала, что переговорю с мужем при первой же возможности. Я готова была обещать ему что угодно, лишь бы он передал в Париж мое письмо Талейрану.
У священника было мало времени, поэтому я набросала лишь несколько строк. Собственно, там была всего одна просьба - о помощи. Я очень надеялась, что министр иностранных дел (из разговоров вокруг я уже поняла, что Талейран - особа, весьма приближенная к Бонапарту) сможет вытащить меня отсюда. Несмотря на досаду, которую я чувствовала по отношению к Александру, мне все-таки не хотелось допустить, чтобы меня использовали как орудие шантажа против него.
«Если вечер в Ренси что-то значил для вас, Морис, - написала я, - и если нас соединили на краткий миг узы той привязанности, которая не забывается, я прошу вас вызволить меня из переплета, в который я попала по своей и не по своей вине».
- Я передам ваше послание как можно скорее, - сказал аббат Бернье прощаясь. - Впрочем, и вы не медлите!
- Хорошо-хорошо, - отвечала я со вздохом.
