Когда очередная схватка ночью вывела меня из очередного обморока, я увидела силуэты Александра и повитухи перед камином, услышала, как крестьянка бубнит по-бретонски:
- Роды очень тяжелые, ваше сиятельство. Приходилось мне такое видеть, так я вам скажу: мать может выжить, ребенок - навряд ли… Он идет ножками, прижав их к животу. Даже если выскользнет до половины, голова непременно застрянет, и малыш задохнется, как пить дать. Не знаю я способа помочь.
- Но мы должны помочь, Женевьева, - раздался глухой голос герцога. - Погоди. Дай немного подумать.
- Слышала я, что вы вроде как лекарскому искусству далеко за морем обучались. Правда это?
- Помолчи. Иди к герцогине. Свари ей мяты, чтобы успокоить ее. И скажешь мне, когда начнутся потуги.
Потуги начались, вскоре после того, как повитуха щедро напоила меня мятным отваром. По крайней мере, я почувствовала, что сила родов стала уже непреодолимой, когда от меня абсолютно ничто не зависит. Пот снова струился по моему лицу, простыни мгновенно становились влажными. Волосы у меня на голове сбились в колтун, искусанные губы пересохли и запеклись, глаза светились лихорадочным огнем. Приподнимаясь на локтях и натуживаясь, я с безумной надеждой обращала взор к камину, над которым, склонившись, стоял Александр, усиленно что-то обдумывая. На его лбу вздулись жилы, и вообще он был такой же взмокший, как и я, словно переживал со мной все приступы боли. Он не подходил ко мне, но я и не звала, догадываясь, что он сосредоточенно ищет выход, возможно, вспоминая свой прошлый опыт.
Герцог спас когда-то Жана от дифтерийного удушья. Он разбирается в травах и отлично знает анатомию, я не раз в этом сама убеждалась… Я верила в его силу и мудрость всеми фибрами души. Он придумает что-то! Он поможет! Ведь зачем-то Бог послал его сюда - всего час спустя после того, как я страстно помолилась!
- Потуги идут, ваше сиятельство, - отозвалась впологолоса повитуха. - Пятки показались…
Ах, как бы спасти этого хорошенького незадачливого ребеночка! Не иначе как он перевернулся так от испуга, когда синие стали разорять поместье, а до этого вел себя хорошо!
Она сама уже едва стояла на ногах, глаза у нее покраснели, чепец сбился набок. Герцог сделал ей знак приблизиться, и она, шатаясь, подошла. До меня долетали лишь обрывки их разговора. Голос Александра звучал так повелительно, с такой решимостью и страстью, что одни его звуки, даже без смысла, вселяли в меня надежду и наполняли новыми силами измученное тело. Но он, похоже, уже продумал, что делать и предлагал единственный выход, который казался ему возможным в эту ночь.
- Послушай, Женевьева, и хорошо запомни. Мы сделаем так: уложишь ребенка над предплечье и указательный палец этой же руки вставишь ему в ротик по ноготь. Это не даст ему запрокинуть голову… Ножки родятся свободно, а мы поможем родиться головке.
- Почему вы думаете, что у нас получится, ваше сиятельство?
- Должно получиться! Мне доводилось видеть такое, и ребенок выскользнул, как по маслу. Но ты должна все сделать правильно, как я сказал: подхватить ребенка снизу и ноготь - в ротик.
- Как-то страшно мне, господин герцог… Не буду ли я виновата, если что плохое случится?
- Я не дам случиться плохому. Не позволю.
Он протянул ей бутылку коньяка, взятую из шкафчика:
- Вымоешь руки по локоть мылом, несколько раз, а после ополоснешь вот этим. Будешь слушать каждое мое слово, и я ручаюсь, что все будет в порядке. Ну, смелее, дорогуша! Не к лицу опытной повивальной бабке такой страх. А для мадам это не первый ребенок, она справится.
- Д-думаете?
- Несомненно!
Напуганная повитуха все качала головой. Заплескалась вода в тазу. План мужа казался мне весьма непонятным, да я и не могла его понять в тот момент, но очень явно ощущала невыносимую тревогу и, задыхаясь, позвала Александра. Он склонился надо мной, сплел свои пальцы с моими, и я увидела над собой его глаза. Они были такие ясные, уверенные и спокойные. Из них словно струились сила и решимость. Ни тени сомнения не было в его взгляде.
- Мне страшно, - шепнула я с рыданиями.
- Не бойся. Я с тобой, любимая.
