— Башку свою не высовывай выше бруствера, а то мамочка Кристина будет плакать, оставшись без такого сынка. Тут у русских по всей линии нашей обороны работают снайперы из истребительных отрядов НКВД. Это что-то типа нашего СС. Эти лихие парни бьют без промаха, черт бы их побрал! Посмотри, художник! До их передовой всего 150–200 метров, а на таком расстоянии они никогда не промахиваются. Эти «Иваны» бьют нас, словно бутылки из-под шнапса на своем стрельбище. Черт! — выругался фельдфебель и плюнул в сторону русских сквозь бойницу.
С лежащего в окопе трупа фельдфебель снял стальной шлем и одел его на саперную лопату. Он поднял ее над бруствером, и в тот же миг русская пуля со звоном ударила в каску.
— О, видал? — спросил фельдфебель, рассматривая пробитый шлем и пробитую лопату. — Кучно стреляют, суки! Видно оптика у них хорошая…
Траншея первой линии обороны шла в полный профиль по берегу реки и проходила так, что можно было продвигаться, переходя через подвалы домов.
До церкви святого Ильи было примерно метров триста. Преодолеть иногда этот участок по открытой местности было довольно трудно из-за систематических минометных обстрелов, но сегодня было тихо, за исключением отдельных выстрелов. Большевики, прибитые морозами, сидели, как и мы в своих блиндажах, готовясь к штурму на северном участке города.
Уже на подходе к командному пункту я услышал, как где-то севернее города заработал станковый пулемет. Буквально мгновенно все пространство на его окраине закипело огнем наступающих большевиков и наших обороняющихся камрадов. Сквозь треск стрелкового оружия до моего уха донеслись звуки рева танковых моторов. По всей вероятности, советы бросили в эту атаку свои знаменитые танки Т-34. которые в самом начале войны наводили на нас смертельный ужас. Уже позже от своих новых камрадов я узнал, что со стороны еврейского кладбища русские приблизились к нашей линии обороны, где и напоролись на «летающую артиллерию»183 артиллерийского полка. Именно оттуда доносились раскаты орудийных выстрелов, перемешанные с ужасным лязгом металлических гусениц и мощных моторов русских Т-34, которых большевики бросали на прорыв обороны.
— Вот и пришли. Ты, Кристиан, должен доложить своему новому командиру о прибытии, а то не дай бог, тебя могут расстрелять, как дезертира и отправят в этот сучий болотный батальон, который прикрывает наши задницы со стороны Саксон. Никто не будет разбираться, что тебя перевели приказом. Эти выродки дядюшки Гиммлера вытащат тебя на улицу и грохнут, словно русского комиссара!
— Я понял, господин фельдфебель! — сказал я, гордо выпячивая свою грудь.
— Давай, давай, герой, проходи сюда, тут мы сможем отогреть свои яйца. У разведчиков Крамера всегда тепло и еще хорошо кормят. Армейская разведка хоть и привилегированное подразделение, но самое опасное место службы, — сказал фельдфебель, пропуская меня вперед в подвал.
— Сейчас, господин фельдфебель, опасно везде. А в разведке я все же смогу по-настоящему испытать свой боевой дух и исполнить свой долг. Это война, и бывает, что даже наши тыловики и те погибают от бомбардировок, — сказал тогда я и почувствовал, как в мое лицо ударил неприятный запах сырости и тухлого мяса, исходивший из недр церковного подвала.
Я тогда был молод и совсем не понимал, что придет то время, когда я, возмужавший в боях простой немецкий солдат, задумаюсь о правильности этой неправильной войны. Ведь как раз судьба простого солдата порой бывает на удивление непредсказуема — сегодня ты бьешь своего врага, а завтра враг бьет тебя, и ты начинаешь думать ради чего все это? Ради чего столько жертв и, познав это, ты начинаешь уже любить тех, кто хочет твоей смерти.
Нагнув голову, фельдфебель проследовал в проем в стене, заставленный старой дверью, обитой ватным матрацем. В глубине подвала горела печь, и как у нас пахло жареным мясом. Трупы лошадей и коров, убитые бомбежкой валялись всюду, присыпанные снегом и дожидались весеннего тепла. Но вскоре даже эта дохлятина закончится, и голод еще больше подавит наш боевой дух.
Я еще тогда не видел и не понимал масштабов этой вселенской катастрофы. Новые и новые жертвы этой бойни сейчас были скрыты толстым слоем снега, напоминая простые сугробы. Пройдет время и с наступлением тепла, природа обнажит то, что описать словами просто невозможно. Человечество еще не придумало таких слов, которые могли рассказать о тысячах черных, синих и коричневых трупах, лежащих на льду Двины и на полях сражений вокруг всего города. Разложившись с приходом тепла, они наполнят сладковатым запахом смерти весь город и все его окраины. Все, кто тогда остался в живых будут вынуждены передвигаться по городу в повязках на лице и привлекать местное население к их захоронению, чтобы избежать распространения всякой заразы. Это было ужасно….
