1.
Если исходить из материалов, подшитых к делу Пруса, то прошедший день можно считать необычайно урожайным. Он принес новые сведения, а значит, и новые возможности. Раз так, сам собой напрашивается вывод: мы стали ближе к цели.
Ну а если это кажущаяся простота? Если исходить не из подшитых и пронумерованных страниц, а, напротив, из того, чего в деле не было и нет? Так ребенок, заполучив, наконец, давно желаемую игрушку, подержав ее в руках, после вспышки радости вскоре демонстрирует полнейшее равнодушие и удивляет окружающих неожиданность этой перемены.
Разочарование?
Я не хотел произносить этого слова, но, коль оно произнесено, мне остается признаться, что именно таково мое теперешнее состояние. Возлагая слишком большие надежды на новые данные по делу Пруса, я в глубине души рассчитывал на молниеносное прозрение, которое уложит всю разноголосицу фактов в стройную, логически безупречную систему, позволит сразу понять всю полноту взаимоотношений Пруса с окружавшими его людьми, а в итоге — выведет на преступника.
За окном, по которому яростно хлещет дождь, сверкает молния. Она высвечивает струйки, стекающие по стеклу. Раздается оглушительный раскат грома, он быстро удаляется куда-то к северо-востоку и окончательно затихает до следующего разряда молнии.
Я сижу за письменным столом, слушаю дождь и совсем некстати подбираю определение понятию «обилие информации». Возможно, это то, к чему стремишься изо всех сил, когда ощущаешь нехватку, но, может быть, и то, от чего бежишь сломя голову, когда информации слишком много.
Предательская мысль. Так или приблизительно так, наверное, думает сытая мышь, повстречавшись с голодной кошкой: «Эх, если бы я была собакой!»
Дождь то утихает, то усиливается, а я продолжаю искать причины своего упаднического настроения.
Вспоминаю, как однажды мы с дочерью случайно попали на лекцию. С первых же слов лектор овладел вниманием зала. «Вслушайтесь, — начал он. — Вслушайтесь в сочетание звуков, составивших по воле гениального автора имя, которое волнует зрителя и читателя уже более трех веков. Чести остаться незабытым спустя века удостаивается не каждый. Но имя вымышленного датчанина, став нарицательным, вошло во все энциклопедии мира наравне с именами реально существовавших людей».
Речь шла о трагедии Шекспира, и с лектором нам, безусловно, повезло. В течение двух часов в зале царила абсолютная тишина — так захватывающе интересен был рассказ. Эрудиция лектора не вызывала сомнений, но меня заинтересовало другое. Намеренно, или это был его стиль, он подавал материал не совсем обычно: то, насколько тонко был проанализирован сюжет трагедии, дана исчерпывающая психологическая характеристика каждому персонажу, напомнило мне работу квалифицированного следователя, ведущего расследование дела об убийстве Гамлета — принца Датского.
К чему я вспомнил о лекторе? Ах, да. Он закончил лекцию так: «В трагедии не произносится ни одного слова, не совершается ни одного поступка, не влекущих за собой определенных последствий. Как в жизни, здесь любая фраза, пауза, жест — это след, оставленный человеком, это код, посредством которого мы познаем человека, и глубина нашего познания беспредельна. Чем больше времени проходит, тем больше мы убеждаемся в этом». Он прав: в каждом слове, в каждом поступке заложена информация. Используй ее, и ты поймешь человека, даже если он жил три с половиной века назад.
Но к делу. Прозрение на сегодня отменяется. Как сказала бы Елена Евгеньевна, — будьте любезны собирать крупицы.
Итак, во-первых, Татьяна Обухова. В самом начале января Прусом интересовался незнакомый мужчина. Этот эпизод в пересказе девушки особенно важен, несмотря на то, что отчасти дублирует показания Елены Евгеньевны на предварительном следствии. С Таней гость был более разговорчив, чем с Обуховой-старшей, и это дает, пусть маленькую, надежду разобраться в истинной причине, которая побудила мужчину дважды в короткий промежуток времени приходить в дом Обуховой.
