— Чем же плох Соловьев? — поинтересовался Скаргин.
— Я не сказал, что он плох. Какое мне дело до его достоинств и недостатков? Но нравиться он мне тоже не должен. Следователь есть следователь. У вас свои задачи, и вы их должны решать. Может, как работник прокуратуры он идеален, выше всяких похвал, но я не ревизор, и не мне оценивать его достоинства. Я просто человек, попавший в беду…
Пока Фролов развивал свою мысль, Скаргин подумал о том, что Геннадий Михайлович склонен к пространным, демагогическим рассуждениям. Это было заметно еще в первый раз, сегодня же — бросалось в глаза.
«Так мы никогда не найдем общего языка» — решил Скаргин и на полуслове оборвал Фролова:
— Скажите, Геннадий Михайлович, после того как в квартире Арбузовой погас свет, кто-нибудь выходил из комнаты?
— Нас было только двое — я и Арбузова. Почему же вы прямо не спросите? Ведь вас интересует, выходил ли из комнаты я?
— Вы не хотите отвечать?
— Раз вы настаиваете на такой форме разговора, мне остается смириться. Я вынужден это сделать, поскольку…
— Будем считать, что на вопрос вы не ответили.
Фролов втянул голову в плечи:
— Зачем же вы так? Я отвечу на вопрос.
— В таком случае, говорите по возможности коротко и по существу.
— Из комнаты выходила Арбузова, но…
— Сколько времени она отсутствовала?
— Не более пятнадцати минут. Я в это время…
— Вы знаете, где она была?
Арбузова сказала, что пойдет поищет проволоку — мне необходимо было сделать жучок, а для…
— Вы оставались в комнате?
— Да…
— С одним вопросом закончили. — Скаргин вытащил сигарету, размял ее, но закуривать не стал. — Теперь скажите, сколько раз приходил к вам Прус седьмого января?
— На этот вопрос я неоднократно отвечал в ходе следствия, — сухо ответил Фролов.
— Продолжаете утверждать, что один? — Скаргин удобнее устроился на стуле и закурил.
— Тон, в котором вы ведете разговор, я считаю неприемлемым для себя, — в отчаянии сказал Фролов.
— Вы отказываетесь отвечать?
Фролов опустил голову.
— Ладно, я скажу, — произнес он, делая над собой усилие. Скаргин выпустил изо рта струйку дыма и разогнал его рукой. — Прус приходил ко мне дважды. Первый раз днем, а второй, и последний, вечером.
— Почему вы скрывали это?
— Я не скрывал…
— Как же, по-вашему, это называется?
— Я не упомянул, — ответил Фролов. — Не упомянул о первом его посещении. И совсем не по той причине, о которой вы сейчас думаете.
— Послушайте, Фролов, — сказал Скаргин, делая ударение на каждом слове. — Не пора ли вам прекратить ссылки на мыслительные процессы, происходящие в моей голове? Ваша манера думать за собеседника утомляет.
— Неужели же вы не в силах понять мое состояние? — Фролов говорил, с трудом подбирая слова, и казалось, что он вот-вот заплачет. — Неужели непонятно, что с того дня, с того проклятого дня, когда я нашел в мастерской труп, у меня нет ни минуты покоя?! Все стало с ног на голову, как после землетрясения. Сам себя не узнаю, чувствую, как изменился с тех пор. Вы не знали меня раньше. Я ведь был веселым, общительным человеком, а теперь забыл, когда последний раз улыбался. Я стал делить свою жизнь на периоды до и после Пруса. Насколько хорошо было до, настолько нестерпимо плохо после. Я проклинаю в душе тот день, когда увидел его в первый раз, когда пожалел его! Надо было гнать этого старика, не подпускать к мастерской, гнать в три шеи, а я… — Фролов закрыл лицо руками и прошептал: — Печальнее всего то, что, встреть я его сегодня у той самой столовой — снова пожалел бы. Это у меня в крови. Себя не переделаешь…
— Успокойтесь, Геннадий Михайлович, — мягко сказал Скаргин. — Я сочувствую вам, и вот мой совет: если за вами нет вины, перестаньте нервничать.
Фролов отнял руки от лица.
— Думаете, я не знаю, что кажусь угрюмым, нудным, закомплексованным человеком? Знаю. А сказать, почему я стал таким?
— Ну, попробуйте…
— Да потому, что вы измотали меня своими подозрениями, потому, что каждое слово, произнесенное в мой адрес, я взвешиваю, расщепляю на слоги, анализирую по буквам. Мало того, достаточно какому-нибудь прохожему оглянуться в мою сторону, и мне уже кажется, что это ваш человек. Что он подозревает меня, осуждает за что-то, в чем я не виноват, чего не совершил. Я боюсь, боюсь и взглядов и слов! Я перестал чувствовать себя полноценным человеком, и вы прекрасно это понимаете… За что мне такое наказание?!
