«Вы пока хорошо справлялись».
«На носу у меня два якоря, сэр?» – спросил я.
«Да».
Я приготовился спустить оба якоря наиболее целесообразным способом, чтобы дать кораблю последнюю надежду на спасение, как вдруг его дьявольский механизм проверки на находчивость запустился вновь.
«Но якорная цепь осталась только одна. Вторая ушла на дно».
Это было невыносимо.
«Тогда я подниму якоря обратно, если смогу, и привяжу самый прочный трос на борту к концу цепи, а если судно оторвется, что весьма вероятно, то я уже ничем не смогу помочь. Придется ему плыть дальше».
«Больше ничего не сделать, так?»
«Да, сэр, делать больше нечего».
Он горько усмехнулся.
«Всегда можно помолиться».
Он встал, потянулся и слегка зевнул. Лицо у него было сильное, неприветливое, землистого цвета. С видом сердитым и скучающим он прогнал меня по стандартным вопросам про огни и сигналы, после чего я выскочил из кабинета. Сдал – вот счастье-то! За сорок минут! Я снова шел, не чуя под собой ног, по Тауэр-Хиллу, где столько добрых моряков сложили свои головы, которые оказались, видимо, недостаточно находчивыми, чтобы спасти своих владельцев. И в глубине души я был готов снова встретиться с этим экзаменатором, когда через год придет пора последнего испытания. Я даже надеялся на эту встречу. Он уже показал мне все свои худшие стороны, а сорок минут вполне разумное время. Да, я прямо надеялся…
Но как бы не так. Экзаменатор, перед которым я предстал как соискатель капитанского звания, оказался невысоким словоохотливым толстячком с округлым рыхлым лицом и седым пушком усов над влажным ртом.
Начал он добродушно:
«Что ж, посмотрим. Хм. Расскажите мне, например, все, что знаете о фрахтовых контрактах». Такого стиля он и придерживался. Иногда он отвлекался на истории из собственной жизни, но, остановившись на самом интересном месте, резко менял курс и возвращался к делу. Это было весьма занимательно. «Как вы себе представляете аварийный руль?» – спросил он внезапно, в финале назидательной байки о складировании груза на корабле.
Предупредив его, что сам я никогда не оказывался на судне с испорченным рулевым механизмом, я дал ему два классических примера устройства временного руля из учебника. Он в свою очередь рассказал мне про руль, изобретенный им много лет назад, в бытность его капитаном трехсоттонного парохода. Должен сказать, что в сложившихся обстоятельствах это было наиболее грамотное решение. «Может, и вам когда-нибудь пригодится, – подытожил он. – Ведь и вам вскоре придется перейти на пар. Все переходят».
Тут он ошибся. Я так и не перешел на пар – не случилось. Если доведется дожить до преклонных лет, я, вероятно, стану странным реликтом варварских времен, эдакой жутковатой древностью, единственным моряком темных веков, который так и не перешел на пар – не случилось.
Ближе к финалу он поведал мне несколько интересных подробностей о транспортной службе во времена Крымской войны.
«Проволочный такелаж тоже вошел в обиход примерно в те годы, – вспоминал он. – Я был тогда еще очень молодым капитаном. А вы еще и не родились».
«Да, сэр. Я 1857 года».
«Год восстания сипаев», – заметил он, как будто про себя, и уже чуть громче добавил, что его судно, выполняя государственный заказ, оказалось тогда в Бенгальском заливе.
Очевидно, в транспортной службе произошло становление этого экзаменатора, и он щедро поделился со мной своим опытом, что было для меня неожиданностью. Тем самым он пробудил во мне чувство преемственности морской жизни, в которую я вошел со стороны. В бездушный механизм служебных отношений он вдохнул теплоту человеческой близости. Я чувствовал, будто меня усыновили. Более того – его опыт я воспринимал так, будто он и был моим предком.
С кропотливым усердием записывая на листе голубой бумаги мою длинную (в двенадцать букв) фамилию, он заметил:
«Вы поляк по происхождению».
«Родился там, сэр».
Он отложил ручку, откинулся назад и посмотрел на меня так, будто увидел впервые.
«Полагаю, у нас на службе немного людей вашей национальности. Я, пожалуй, и не встречал ни одного ни в море, ни после того, как сошел на берег. Да и не слышал, мне кажется. Вы же вроде бы народ сухопутный, не так ли?»
