Ангельское платье потекло с нее словно само собой, открывая потайные сокровища с томительной медлительностью. И невесомо прикорнуло у мерцающих, загадочно сдвинутых ног.
Словно невидимые медведи вырвались из берлог и голодные понеслись по весеннему лесу, ломая и давя сучья, – так затрещали в черном просторе аплодисменты. Вразнобой отстрелялись вспышки особо профессиональных фотографов, которым вечно не хватает света; простегали по глазам и пропали. Совсем совесть потеряли папарацци, к самому ограждению лезут…
Она выждала еще.
Чуть надув губки, заломила руки за спину, расстегнула лифчик и, скомкав, как мячиком храбро ударила им в пол. Только он, конечно, не подскочил. С веселым вызовом глядя в зал, встряхнула грудкой. Острые молодые соски с готовностью попрыгали вверх-вниз и вновь сосредоточенно уставились на жюри. Тогда Оза чуть расставила прямые ноги и как бы в лирической задумчивости глянула выше зрителей, в бесконечность. Яркие губы маслянисто сверкнули, невзначай приоткрываясь – типа никого тут нет, я, мечтательная такая, одинокая, слушаю соловья. Девичьи грезы. Длинные изящные пальчики тронули резинку трусов. Ни одна тургеневская девушка не сумела бы так раздеться даже для самого первого своего революционера. Исполненная вдохновенной покорности, Оза выступила из трусиков одной ногой, потом другой и, щепоткой держа отливающий перламутром полупрозрачный комочек, словно забыла о нем. Не до трусов мне; вот она я, вся твоя. Потом резко сменила режим – засияла, как малышка при виде мороженого, раскрутила трусики в воздухе и кинула в ближайшего оператора. «Лишь бы не в морду!» – успел подумать тот, едва не шарахнувшись от своей камеры; профессионализм победил, кадр не прервался. Впрочем, трусики не долетели; они грациозно завязли в воздухе и тихо слились на пол.
– Что за прелесть, – с одобрительной хрипотцой сказала в микрофон примадонна.
В скулящее от ветра, заляпанное плачущей зернистой слизью окно лупил мокрый снег, летящий из серой балтийской мглы. Пожилой профессор истории, размякший в кресле у телевизора, устало потянулся к бутылке.
Вот так, думал он, выглядели, наверное, невольничьи рынки где-нибудь в Кафе или самом Стамбуле в пору ажиотажного спроса на молодых славянских полонянок.
Но нынче свободой и демократией народу настолько мозги выело, что до подобного глубокомыслия ни единой душе не подняться. Теперь что за деньги – то и свобода. Что за большие деньги – то полная свобода. А что от души, по совести или просто потому, что надо – то рабья кровь или тоталитарный гнет.
Если бы эта дурешка вышла махать трусами посреди улицы просто так, за бесплатно – ее бы в психушку небось свезли. А тут гляньте – культурное событие.
Потому что индустрии прокладок надо увеличивать сбыт. Не то – падение продаж, кризис, безработица, волнения, пролетарии всех стран… А как его увеличишь, если у каждой бабы, хоть ты тресни, всего лишь по одной мохнатке и не больше?
Вот и приходится инновацию за инновацией, одна причудливее другой, высасывать и высасывать из бесконечного пальца.
И так во всем. Зубные щетки, телефоны, автомобили, лекарства… Прогресс. Все для блага человека.
Выведенного специально для потребления благ.
Превращенного в безотказный винтик механизма по переработке мира в мусор, в шлак, сток и выхлоп, побочным эффектом которой является вожделенный рост денежной массы.
В основном у тех, кому всегда мало.
Я этого достойна…
Мы все оказались вот этого достойны.
Кто это – мы? Никаких нас давно уже нет, каждый сам по себе…
Вот те, кто стал сам по себе, и достойны.
Только крылатая, доставляющая радость аскеза, скомпенсированная бескорыстным горением любопытства ко Вселенной и чувством братства, способна сохранить нам нашу планету пригодной для нашей же собственной дурацкой жизни. Но куда там, теперь о таком даже заикаться смешно… Пусти нынешнее человечество хоть на Марс – так и на Марсе скоро песок подорожает.
Рак. Чисто рак.
Первой опухла Европа. И за пять веков прогрызла весь род людской. Если хватит возможностей выбросить метастазы через космос – выбросят не задумываясь, ничего не пожалеют; все разнообразие мироздания, всего его тайны, просторы и красоты перемолотят в две исполинские тоскливые кучи: справа – прибыль, слева – свалка. А посреди будут бешено наяривать жвалами те, кто этого достоин.
