На улице моросит дождь. Я заворачиваю за угол на Пятую авеню, двигаясь быстрым шагом, переходящим на бег, словно торопящаяся гейша. Лицо у меня мокрое, и я накрываю голову Мии одеялом.
Все плохо, очень плохо. Я не подумала. Я просто сделала так. Но у меня нет ни телефона, ни бумажника, ни денег. Может быть, обратиться в полицию? Но мне не поверят. И свяжутся с Харви; а тот придумает, как объяснить ссадины у меня на лице. И к настоящему времени он уже должен был догадаться, что аудиомонитор на самом деле видеомонитор. Он поймет, что радионяня в течение последних трех часов записывала на карту памяти все, что он говорил и делал. Пусть отец из Харви никудышный, но он далеко не дурак.
Я подхожу к автобусной остановке и оглядываюсь назад. Автобус «М1» вот-вот подъедет. Можно было бы попробовать уговорить водителя: «Я потеряла сумочку. Моей малышке нужно домой. Она устала. Пожалуйста, сэр!» Но я ловлю на себе взгляды прохожих. Начинается все с улыбки (о, смотрите, маленький ребенок), которая быстро сменяется подозрительностью. Времени уже почти десять вечера. Моя форма грязная после двухчасовой уборки, одна пуговица оторвана; руки красные и опухшие. На колене багровый синяк, еще один на руке, и это только то, что видно сразу. Если смыть с моего лица косметику, я стану похожа на Майка Тайсона[29] после проигранного поединка. У меня в руках грудной ребенок, завернутый в одеяло. Под одеялом на Мии только подгузник и белая распашонка. Вот такие дела.
Прохожие разглядывают меня. Запоминают мое лицо на тот случай, если им придется давать свидетельские показания. Похищение ребенка! «Вы не поможете составить фоторобот?» «Некрасивая, плохая кожа, короткие растрепанные волосы цвета навоза, форма не по размеру большая, грязная и неопрятная. Младенца я не рассмотрела, он был укутан в одеяло».
Но пока что прохожие еще не решаются меня остановить. Мия моргает и щурит глазки, поскольку ей на лицо падают капли дождя. Я снова закрываю ей голову одеялом, но дождь слишком сильный, и она начинает плакать.
– У вас всё в порядке? – окликает меня голос сзади.
Сердце прыгает в груди теннисным мячиком. Я ускоряю шаг, не оборачиваясь. В нескольких шагах впереди останавливается такси, и пассажир выходит. Крепче прижимая Мию к груди, я бегу к такси. Можно поехать к Эйприл. Она расплатится с водителем, поможет разобраться, как быть дальше. Но к такси спешит другой пассажир, женщина в строгом костюме с сумочкой через плечо и сотовым в руке, и мы сталкиваемся у открытой двери.
«Пожалуйста!» – мысленно взываю я.
Женщина переводит взгляд мне за спину, и в тот же самый момент я чувствую, как кто-то берет меня за локоть.
– Дорогая, вот вы где…
Я смотрю женщине в глаза, молчаливо взывая о помощи. Она этого не знает, но я от страха наделала в штаны. Женщина снова смотрит на меня, затем переводит взгляд на Харви. Она не хочет вмешиваться. Я лихорадочно стараюсь придумать, что бы такого сказать ей, но мне на ум приходит только: «Возьмите ребенка». Я склоняюсь к ее уху и шепчу:
– Позвоните в больницу Стоуни-Брук в Саут-Хэмптоне. Ханна Картер. Скажите врачам, что ее отравили наперстянкой.
Я хочу сказать больше: «Позвоните в полицию, пусть приедут к Ханне Картер домой». Но Харви уже тянет меня прочь.
– Идем домой, дорогая. Обсудим всё там. Здесь ты простудишься. – Он поворачивается к женщине и обреченно вздыхает: – Мне нужно отвести ее домой…
Женщина бросает на меня косой взгляд и качает головой, словно ей нет никакого дела. Словно все это слишком сложно. А я думаю только: «Мы все умрем», – и рассеянно гадаю, из какой это песни и почему я не помню.
* * *
Харви отнимает у меня Мию и грубо держит ее в одной руке. Другой он заталкивает меня в дом, и я, не удержавшись на ногах, падаю на пол.
– Что ты ей сказала? – ревет он, перекрывая плач Мии. Дневник падает на плитку. Харви поднимает его с пола, держит в руке, словно пытаясь понять, как он здесь очутился.
– Я уже говорила, – скулю я. – Я попросила ее забрать Мию!
Харви рывком поднимает меня на ноги и тащит вверх по лестнице на следующую площадку, где стоит Эрин, скрестив руки на груди. На ее лице смесь торжества и отвращения. И я понимаю – еще до того, как она это говорит, – что она наконец вспомнила.
