— Кто будет на совещании?
— Еще один твой охотник на львов Джордж Фостер, ты и я. Уолш хочет, чтобы оно было малочисленным и содержательным.
В смысле, тихим и для узкого круга. Кейт и Гейб тоже должны были быть там, но команда охотников на львов понесла потери.
— Уолш думает, что ты пошел вразнос, — признался Пареси. — Так что держи себя в руках на совещании.
Пошел вразнос? Я?
— Сейчас я скорее изображаю приманку для льва.
— Или его следующий обед.
Он повесил трубку, и всю оставшуюся поездку я думал о Гейбе — о том, что он мне объяснил насчет Асада Халила три года назад. Гейб не был знаком с Халилом и никогда не встречался с ним до вчерашнего дня, но он представил нечто вроде психологического портрета своего единоверца. Он объяснил мне понятие кровной мести — обязанность арабского мужчины мстить за убийство члена семьи. Это двигало Халилом более, чем политическая идеология или религия; американцы убили его семью, и делом чести для него было уничтожить виновных и тех, кто пытался помешать ему выполнить свой долг. Как и для меня. Гейб также упомянул арабскую традицию одинокого воина-мстителя, который сам устанавливал законы, и, как бы подытоживая, продекламировал четверостишие: «Всадник одинок и страшен, с верным йеменским клинком, а клинок не изукрашен — лишь зазубрины на нем».
Поэтому было очень вероятно, что Халил намеревается встретиться с Джоном Кори один на один, без сопровождающих, с единственной целью: выяснить, кто из нас лучше — лучше убивает, я имею в виду. Меня это вполне устраивало. Люблю вызовы.
Зазвонил мобильный.
— Кори, — ответил я.
Это был инспектор Миллер, и после вопросов о Кейт он сказал:
— Мы говорили с Крейгом Хозером, президентом парашютного клуба. Он действительно не знал практически ничего о новичке, оказавшемся подозреваемым. Но мы также конфисковали видеозапись вашего прыжка в качестве улики.
— Хорошо.
Он поколебался, потом сказал:
— Невероятно. Вы храбрый человек, детектив Кори.
Это была правда, однако я ответил:
— Вы видели, на что способен Халил.
— Видел. Но он не храбрый — он псих.
Я не мог не согласиться:
— Да, крышу у него снесло. А где эта видеозапись?
— У фэбээровцев. В моем отделе сидит полдюжины агентов. — Он добавил: — Мне сказали, что это дело ведете не вы, и в дальнейшем я должен говорить только с теми, кто к нему подключен.
— О’кей. Но давайте оставаться на связи.
— Я же говорю, что не должен этого делать. Я позвонил вам в порядке одноразовой любезности.
Как коп копу. Хорошо. Я сказал:
— Ладно, надеюсь, ФБР тоже окажет вам несколько любезностей. Например, вы собираетесь поговорить с пострадавшей?
Он не ответил, и я понял, что фэбээровцы уже посоветовали ему забыть об идее расспросить Кейт. Он сказал:
— Мои новые друзья из ФБР сказали, что вашу жену завтра утром перевезут куда-то.
Это было для меня новостью. Они явно хотели убрать ее из юрисдикции полиции штата назад на Манхэттен.
Кажется, у нас кончились темы для разговора, поэтому я сказал:
— Спасибо за звонок.
— Дайте мне знать, как обернется дело.
Я не мог ничего обещать, но сказал:
— Если найду его, то дам знать.
— А если он найдет вас, я узнаю из новостей.
Не смешно, инспектор. Мы разъединились, и я покатил дальше, потом съехал на скоростную автодорогу штата Нью-Йорк у знака: «Нью-Йорк — 50 миль».
В туннеле Холланд я задумался о том, что говорил Пареси, и пришел к выводу, что совещание в кабинете Уолша на самом деле касается не столько Асада Халила, сколько Джона Кори. Обычно я не страдаю паранойей насчет своей карьеры, потому что, во-первых, работаю хорошо, а во-вторых, в любой момент вполне могу уйти. Но именно сейчас мне нужно было оставаться с федералами, пока мы с мистером Халилом не вступим в наше последнее взаимодействие.
Я выехал из туннеля и направился дальше по оживленным улицам Манхэттена. У Кейт было разрешение на парковку; я воспользовался им и остановил машину прямо перед зданием на Федерал-плаза, 26. Пока я искал, где Кейт спрятала разрешение на парковку — в бардачке? под водительским сиденьем? за солнцезащитным щитком? — не спеша подошел полицейский в форме и постучал в окно. Я опустил стекло, и он сказал:
