Лишь бы оно никогда не кончалось!
— Не останавливайся, — прошептала она. — О, прошу тебя, не…
Но тут громко завопил Трой.
Уитни застыла. Губы Люка были все еще на ее груди, и она чувствовала их влажное тепло на своей коже.
— Черт! — сказал Люк так тихо и невнятно, что она еле услышала его. Он поднял голову, и их взгляды встретились. Уитни заметила, что его глаза затуманены. Он застонал. Поцеловал ее в губы долгим поцелуем… хозяйским жестом провел ладонями по ее груди еще раз и мягко одернул платье.
Уитни тяжело дышала, ее лицо горело огнем. С бешено стучащим сердцем она смотрела, как Люк выходит из комнаты.
Ноги отказывались ее держать. Трясущимися пальцами она застегнула лифчик и пуговицы платья.
Что за неожиданное спасение!
Что она едва не натворила! Если бы не плач Троя, разбивший чары…
Девушка задрожала, как в ознобе. То, что она позволила Люку, хуже некуда. Она не могла представить, как теперь будет смотреть ему в глаза.
Она надела босоножки и вернулась в ванную. Привела в порядок волосы, припудрила разгоряченное лицо и аккуратно накрасила губы помадой цвета персика. И, только проверив, что все пуговицы на ее платье аккуратно застегнуты, она решилась выйти в коридор.
Чтобы попасть к лестнице, ей пришлось пройти мимо комнаты Троя.
Ее шаги были совершенно беззвучны на ковровом покрытии коридора, и она приостановилась около открытой двери.
Люк стоял, нагнувшись над кроваткой сынишки, и что‑то успокаивающе ему нашептывал. Вскоре хныканье совсем затихло. Уитни услышала, как он мерно засопел, и поняла, что малыш уснул. Люк поправил одеяльце на маленькой фигурке и выпрямился. С лицом, полным нежности и любви, он долго стоял, глядя вниз на своего спящего сына.
При виде этой сцены у девушки дрогнуло сердце; сильная тоска наполнила все ее существо… Легкий всхлип непроизвольно вырвался из ее горла.
Люк повернулся на звук, увидел ее, и его лицо изменилось. Она отступила обратно в коридор. Люк вышел вслед за ней.
Очень тихо он прикрыл за собой дверь.
— Ему, наверно, приснился дурной сон, — прошептал он.
Они стояли неподвижно, и знакомое напряжение снова возникло между ними. Уитни чувствовала, как оно задрожало в воздухе… и в ее крови.
Его затуманенный взгляд скользнул по ее тщательно причесанным волосам, подведенным помадой губам.
— Ты… идешь вниз?
Желание в его взгляде разом вынуло всю энергию из ее тела. Ей хотелось бессильно прислониться к стене… но она заставила себя стоять прямо.
— Я думаю, это будет… разумно.
— Разумно? — Люк обнял ее. — А кто хочет оставаться разумным?
За гулкими ударами собственного сердца Уитни едва расслышала его вопрос.
— Секс без… любви… это не для меня.
— По‑твоему, это нехорошо?
— Я не собираюсь никого судить, но для меня… для нас… это неприемлемо.
— А чем мы так сильно от всех отличаемся? — Он попробовал было притянуть ее ближе к себе, но Уитни не поддавалась.
— А секс, когда один ненавидит… другого… это отвратительно.
Она сразу поняла, что попала в точку. Поняла по тому, как потускнел его взгляд, хотя рука и не ослабила своей хватки.
— Ненавидит? — Он потряс головой. — Может, когда‑то я тебя и ненавидел, но это было из‑за… Я не питаю к тебе ненависти, Уитни. Я…
— Да, но, когда ты смотришь на меня, ты все еще видишь мою мать.
Его веки затрепетали.
— Я уже говорил, что не лжец, не собираюсь лгать тебе и сейчас. Да, когда я смотрю на тебя, я вижу твою мать. А разве может быть иначе?
Да уж, действительно! Уитни прекрасно знала, что внешне они с матерью очень похожи.
— Ты видишь женщину, разбившую твою семью, — безжизненно сказала она.
Люк уронил руки.
— Я не могу этого отрицать.
— Никто не может разрушить семью, если в ней нет трещины.
— Это не оправдывает…
— Не оправдывает, но… объясняет. Может быть, помогает простить. Если ты не сумеешь простить Люка, хуже будет в первую очередь тебе. Отцу своему ты не можешь причинить боль… его больше нет.
— По‑твоему, я причинил ему боль?
— Когда ты отказался жить с ним — с нами — после того, как умерла твоя мать… Да, ты очень обидел его.
— Но не мог же он ожидать…
— Он надеялся.
— Черт! — Люк ударил кулаком в стену. — Неужели это никогда не кончится? — Лицо у него было совершенно измученное.
