— Джози… — начал он.
— Льюк… — сказала она в тот же миг.
Оба замолчали, глядя друг на друга.
— Продолжайте, — сказала она.
— Уступаю очередь даме.
— Я бы сначала послушала вас.
Льюк прочесал пальцами волосы и сделал глубокий выдох.
— Очень сожалею, если я вас сегодня обидел. Просто мне хотелось извиниться за тот вечер. — Он перевел дух и посмотрел ей в глаза. — Понимаю, мы оба в дурацком положении. Просто хочу сказать, что вам не следует беспокоиться о… об… — он сглотнул слюну, — ни о чем. Я имею в виду, что ничего не будет.
— Вы правы, не будет ни‑че‑го. — В ее глазах мелькнула злость.
Черт возьми, она и не собирается сделать хотя бы шаг навстречу, подумал он. А вроде бы не так уж я и плох.
Она же меня целовала. Дважды.
— Ну что ж, ладно. — Нагнувшись, он начал собирать хворост, рассыпанный Мануэлем, слегка раздраженный ее ответом. — Я просто хотел вас успокоить, вот и все.
— А я и не беспокоюсь.
Выпрямившись, Льюк посмотрел на девушку. Последние лучи заходящего солнца отбрасывали на нее яркий розовый свет, что делало ее щеки золотисто‑румяными, словно персики. Волосы, освещенные сзади, излучали сияние, свет просачивался и сквозь ажурную кофточку, добираясь до соблазнительных округлостей. Льюком овладело дикое желание схватить ее в объятия, закинуть ее голову назад и целовать до тех пор, пока у обоих не затуманится мозг и не исчезнут всякие сомнения.
Вместо этого, еще раз переведя дух, он пробурчат, отворачиваясь:
— Вот и хорошо. Я рад, что все в порядке.
Однако в порядке было далеко не все. Совсем нет, подумала Джози, взглянув на парня позже, когда уже пылал костер. Пока они укладывали дровяную пирамиду, ставили палатку и готовили ужин, разговор перешел на другие темы. Но взаимное притяжение вопреки их благим намерениям ощущалось все сильнее — желание разгоралось в них, как поленья в костре.
А между тем стало холоднее. Джози придвигалась все ближе к костру, прижимая колени к груди.
— Интересно, как там с Консуэлой, — подумала она вслух.
— Вероятнее всего, ее напичкали лекарствами и сняли боль. А Мануэлю гораздо хуже, чем ей.
Взглянув на него, Джози улыбнулась, потом стала серьезной.
— Я всегда любовалась такими парами. У родителей моей лучшей подруги похожие отношения. Об этом можно только мечтать!
— А отношения ваших родителей другие?
Джози покачала головой.
— Они прекрасно ладят, но каждый живет своей жизнью. Видимо, их это устраивает, и они, по‑моему, счастливы, однако у них нет такой сердечной привязанности, как у Консуэлы с Мануэлем. А что было у ваших родителей?
Она сбоку глянула на Льюка, сидевшего рядом со скрещенными ногами.
— Они были неразлучны. — Он вытянул ноги и лег на спину, опершись на локти.
— Наверно, отец сильно переживал, когда мать умерла? — осторожно спросила Джози. — Это было внезапно?
— Автокатастрофа, — кивнул Льюк.
— Ужасно! Она была в машине одна?
— Нет, с ней был я, — Лицо его ушло в темноту, потому что порыв ветра на минуту пригнул пламя костра. Потом пламя взметнулось вверх, и она увидела жестко сложенные губы и морщинки у глаз, выдающие боль.
— О, Льюк… — Джози прикрыла рот руками, сердце ее перевернулось. — А что же случилось?
— Это было в субботу, после обеда. — Перед тем как начать говорить, он долго смотрел на огонь, стиснув челюсти. — Мы с ней ехали домой из города после соревнований. Отец остался на ранчо, потому что одна из кобылок повредила ногу и он ждал ветеринара. Мне не терпелось увидеть отца и рассказать ему про игру: мне удался двойной удар, и моя команда выиграла. И мама после игры повела меня есть мороженое, чтобы это отпраздновать.
Мама спокойно вела машину, как вдруг на шоссе выскочила собака; чтобы не сбить ее, она резко рванула в сторону. Дальше… в памяти осталось только то, как машина катится вниз, с насыпи. Вместе с нами. Я очнулся в больнице: сотрясение мозга, два сломанных ребра и сломанная рука.
Он замолчал. Вдали проухала сова.
— Но никакая боль не могла сравниться с той, которую принесла весть: мамы больше нет.
Джози сидела не двигаясь. Как ей хотелось унять душевную боль, которую выдал его голос. Не найдя лучшего способа, она протянула ему руку.
