«За тобой» в этой ситуации означало, естественно, за разведгруппой.
— Понял, — сообщил Сухогоров. — Берем на контроль.
— Понял. Работаем, — отозвался и Ничеухин.
Я убрал планшетник за камень, поднял автомат и включил тепловизор на прицеле. Днем оптика используется редко. Я сам стреляю без нее и солдат своих учу действовать так же.
Все это происходит оттого, что здесь, в горах, боевые действия, как правило, ведутся на короткой дистанции, и чаще всего побеждает тот, кто стреляет первым. Для этого мы обучаем солдат не пользоваться ни оптическим, ни механическим прицелом, ориентироваться по направлению ствола. Скоро эта привычка становится доминантной.
На следующем этапе обучения мы переходим к стрельбе с пояса, когда приклад автомата не прижат к плечу. Такое умение считается у нас обязательным. Хотя использовать его нам приходится не часто просто потому, что в спецназе во время проведения боевой операции принято носить автомат на коротком ремне.
Я же использовал свой прицел только как инструмент наблюдения и вовремя увидел, как на левой тропе, между скоплением камней и стеной ущелья, появились четверо бандитов. Шли они довольно быстро.
— На счет «три» стреляем! — раздался голос старшего сержанта. — Один…
Дальнейший счет каждый вел про себя. Четыре выстрела по сути дела слились в один. При счете, скажем, до десяти разбег в скорости мог бы и ощущаться. При счете до трех на появление такой разницы элементарно не хватало времени.
Оптический прицел моего автомата показал, что все выстрелы достигли цели. Четверо бандитов перестали существовать. Они уже не могли нам угрожать, не способны были никому передать сообщение об атаке. Звуки выстрелов, как обычно, были слышны только обладателям шлемов с переговорной гарнитурой. То есть появление в ущелье спецназа никого не встревожило.
— Готово! — с удовлетворением заявил я. — Бандиты обезврежены!
— Аккуратно отработали, — оценил действия моих бойцов подполковник Звягинцев.
— Как и всегда, — уточнил я.
Тем временем небольшая разведгруппа снова двинулась вперед. Как мне поведал прицел автомата, перемещалась она в прежнем порядке. Первым шел сапер ефрейтор Спасибог, в пяти метрах за ним держался старший сержант Ничеухин. Дальше, соблюдая такую же дистанцию, один за другим шагали еще два бойца.
— Пора всем двигаться, — сказал я, посмотрел на Звягинцева и спросил: — Не возражаете, товарищ подполковник?
— Командуй! — сказал Евгений Андреевич, по-прежнему не желая вмешиваться в мои дела.
— Взвод, по отделениям входим в ущелье. Идем колонной в естественном порядке. Соблюдаем дистанцию между бойцами.
Естественный порядок подразумевал, что сначала выдвигается первое отделение, за ним — второе. Третье идет замыкающим. Оно контролирует тылы, где остаются только три боевые машины пехоты с их скорострельными пушками, ПТУРами и пулеметами.
Соблюдение дистанции подразумевало вполне возможное наличие на тропе взрывных устройств. Если мина взорвется впереди, в пяти метрах, то костюм, очки и шлем оснастки «Ратник» гарантированно выдержат попадание осколков. Значит, потери будут минимальные. Пострадает только тот человек, который мину активирует. Но и он не обязательно получит смертельные травмы.
Я помнил один такой случай. Тогда младший сержант контрактной службы по собственной невнимательности наступил на взрыватель и потерял каблук на берце. Правда, кроме этого он получил еще сильнейший ушиб пяточной кости и небольшой разрыв ахиллесова сухожилия. Но эти травмы ничто по сравнению с возможностью лишиться ноги или даже жизни. Со своими травмами младший сержант всего две недели в санчасти пролежал, не был даже в гарнизонный госпиталь отправлен.
Тем не менее все мы прекрасно знали, что вообще не пострадать куда лучше, чем даже незначительно. Поэтому осторожностью у меня во взводе никто не пренебрегал. Более того, если находился такой боец, который начинал бравировать своей отвагой и презрением к опасности — а такие парни тоже призываются на службу и время от времени встречаются даже у нас в спецназе, — то опытные парни сразу одергивали его.
