— Сысоев! — вызвал я рядового, оставленного на связи в БМП.
— Я, товарищ старший лейтенант!
— Передай приказ всем трем механикам-водителям. Машинам перекрыть выход из ущелья. Никого не впускать и не выпускать. Кроме своих, естественно. На вас может выйти целая банда. Если такое произойдет, приказываю стрелять на поражение. Но перед этим тебе следует поставить в известность меня. Все понятно? Вопросы есть?
— Все понятно, товарищ старший лейтенант. Вот только механик-водитель спрашивает: можно ли прямо сейчас включать двигатели и начинать маневр?
— До бандитов далеко. Не услышат, — сказал я и посмотрел на подполковника Звягинцева.
Он, как и всегда, прислушивался к переговорам, но разобрать мог только те слова, которые произносил я.
— Машины могут переехать в укрытое место и окопаться с помощью бульдозерных отвалов. Но лучше постоянно горючку не жечь. Она нам еще на обратную дорогу понадобится.
Я специально говорил так, чтобы Евгений Андреевич мог понять, о чем речь, возразить или согласиться в зависимости от обстоятельств. В этот раз он ничего не сказал. А молчание обычно считается знаком согласия. Поэтому я ничего не добавил к своим словам.
Мы с подполковником находились впереди взвода. Но мои ребята уже выступили. Я видел это на мониторе своего планшетника. Череда красных точек приближалась к нам.
Самого себя я тоже видел, а вот подполковника на мониторе, разумеется, не замечал. Однако и никакой нужды в этом не было. Он находился там же, где и я, среди камней. Я и без монитора видел его даже сейчас, ночью. Темнота редко бывает полной, даже когда небо закрыто тучами.
Дождь со снегом так и продолжали только грозить нам. Небо никак не могло разродиться влагой.
Когда взвод оказался рядом, я сделал знак Евгению Андреевичу и сказал:
— Выходим.
Подполковник дождался, когда я встану, и зашагал вслед за мной. Я спиной ощущал его движения и перемещения ничуть не хуже, чем в те моменты, когда смотрел на него прямо. Так вот, вдвоем, мы и заняли место во главе первого отделения, которым командовал сержант Ким Махалов. Вся взводная колонна растянулась позади нас.
В таком передвижении был и другой смысл. Если вдруг начнется обстрел, то взводу недолго будет перестроиться в боевой порядок. Когда бойцы идут кучно, поражающая сила любой очереди может оказаться довольно значительной.
Когда мы оказались рядом со скалой, на которой располагались часовые, уничтоженные снайперами, я отдал приказ командиру первого отделения:
— Ким, возьми пару человек, поднимись на скалу! Там трое убитых часовых. Забери документы, если таковые у них имеются, телефоны, затворы автоматов и пулемет. Затворы можно забросить подальше в скалы, чтобы никто не нашел. Постарайтесь доставить сюда побольше патронов к пулемету. Это крупнокалиберный «Утес». Весит он много. Захвати с собой веревку, чтобы спустить его со скалы. Слезать с такой тяжестью вам будет трудно.
— Понял. Работаю, — стандартной фразой отозвался командир первого отделения, махнул рукой двум бойцам, идущим следом, и скомандовал: — За мной!
Привычка общаться жестами и знаками осталась у парней с тех времен, когда у нас не было экипировки «Ратник» и внутривзводной связи, которую та обеспечивает. Я по себе знаю, как трудно отвыкать от того, что стало частью твоей жизни. Я раньше даже дома при общении с женой и детьми часто пользовался знаками. Не потому, что не умел говорить, а просто по укоренившейся привычке. Да и не я один. Соседи, взрослые и дети, живущие в батальонном городке, мои знаки понимали. Значит, они тоже предпочитали такой же способ общения.
