— Это длительное и трудное путешествие; никто не знает, чем оно может закончиться. Вы ведь не хотите сами оказаться рабыней?
— Мне все равно, если только я буду вместе с дочерью и внуком! — Лицо мадам Дусе сморщилось, она всхлипнула.
— Вы не отдаете себе отчета в том, что говорите. Так нельзя, право же. Рено сделает все от него зависящее, чтобы помочь им. Вы должны ему верить.
Элиз сама удивилась, произнеся эти слова, но не могла не признать, что говорила вполне искренне.
— Я хочу поехать — и поеду. Он мне позволит, вот увидите!
На мгновение у Элиз мелькнула мысль, что мадам Дусе потеряла рассудок. Это и в самом деле не казалось таким уж невозможным. Неглубокая, привыкшая к комфорту, без всяких внутренних резервов и с такой чрезмерной зависимостью от мужа, дочери, внука, мадам Дусе оказалась отрезанной от всего привычного. Она положилась на Рено, пока он вел их по диким тропам через леса и потом здесь, в этом доме. Что с ней будет, когда он откажется потакать ей в ее новом желании?
Элиз пробовала уговаривать, льстить, угрожать — но все напрасно. Маделейн, в свою очередь, давала советы и успокаивала. Пьер уже через несколько минут малодушно сбежал. В конце концов мадам Дусе вырвалась от них и побежала к парадной двери. Распахнув ее, она помчалась вниз по ступенькам, будто снова стала молодой.
— Рено позволит мне поехать с ним! — кричала она. — Я знаю, он позволит! Я вам докажу, я докажу вам!
Элиз не успела ее остановить — мадам Дусе подбежала к Рено и схватила его за локоть.
Пиршество подходило к концу. Мужчины наелись до отвала, и сейчас их мало волновало, что среди них появилась женщина. Элиз отметила только, что все они стараются смотреть в сторону, давая таким образом Рено возможность с глазу на глаз поговорить с этой странной женщиной, если уж он этого хотел. Сам Рено казался озабоченным, но не слишком. Он разговаривал с мадам Дусе очень серьезно, внимательно выслушивал и что-то отвечал.
Элиз почувствовала, что у нее больше нет сил. Она резко повернулась и направилась вверх по лестнице.
К отъезду готовиться ей было не нужно — перешитые специально для нее платья она не возьмет. Пусть Маделейн их выстирает и переделает, а впрочем — как распорядится Рено, ему это решать. Единственное, чего ей сейчас хотелось, это снять свое платье и упасть в постель. Небольшой отдых перед долгой дорогой просто необходим.
Она лежала в темноте, заложив руки за голову, и наблюдала за игрой теней на стенах. Веселье во дворе продолжалось, и шум не давал ей уснуть. По неизвестной причине индейцы стали произносить длинные речи, прерываемые то ли победными криками, то ли поздравлениями. Время от времени раздавались взрывы хохота. Это действовало ей на нервы, так как она не знала, чем это может закончиться.
Элиз думала о Рено, который был сейчас среди них, от души веселился и понимал их лопотание. Он был частью всего этого! И он был тем самым мужчиной, который накануне ночью шептал ей ласковые слова любви на ее родном языке. Тем самым мужчиной, которого она ласкала, — его плечи, руки, грудь, бедра. Невероятно!
Где он будет спать сегодня ночью? Завернется в плащ, как его друзья-дикари, и уснет, где упадет? Или найдет какой-нибудь тюфяк в комнате Пьера и отдохнет несколько часов до рассвета? А может, он надеется разделить ложе с ней? Если так, то его ожидает разочарование. Она больше не желает иметь с ним никаких дел!
И все же Элиз не могла не признать, что он замечательный любовник. До него она и не подозревала, что способна испытывать такие сильные чувства, что в слиянии двух тел может быть такое волшебство. При одной только мысли об этом ее охватил сладостный трепет. За эту часть ее заточения она не держала на него зла. Нельзя было оправдать только средства, которые он использовал для достижения своих целей…
Элиз резко повернулась на живот, решительно прогоняя прочь подобные мысли. Вместо этого она попробовала думать о форте Сан-Жан-Баптист, о том, что будет делать там, с кем встретится. Элиз надеялась отыскать одну знакомую, с которой они вместе плыли из Франции на «Непокорном». Эта женщина, тоже бывшая воспитанница исправительной колонии, вышла замуж за поселенца и жила рядом с фортом. Они сдружились за время плавания, хотя Клодетт была постарше — ей тогда было почти девятнадцать. Ее история была грустной: собственный дядя продал ее в дом терпимости после того, как сам посвятил в тонкости этого ремесла. Клодетт очень радовалась перспективе выйти замуж за доброго мужчину, много старше ее, и жить за его спиной. Она надеялась, что никто не узнает о ее прошлом и она сможет стать уважаемой дамой.
