— Эх, благода-а-ать! — крякнул Анемподист и улёгся на полок с самого краю. Гостья молча отодвинулась к стене.
— Ты к стене-то не прижимайся, а то потом сажу не отмыть будет даже щёлоком, — по-доброму предупредил Аник. Он некоторое время наслаждался состоянием покоя, потом поднялся, достал из шайки веник, отряхнул его на камни, отчего те снова недовольно пшикнули.
— Ну, двигайся давай к краю, — повернулся Аник к гостье. — Будем тебя к нормальной жизни вертать.
Женщина так же покорно, как исполняла все прежние приказания Анемподиста, подвинулась к краю полка, и он начал чудодействовать. Веник в руке Лешего то порхал под самым потолком, заставляя жар опуститься пониже, и тут же прихлопывал его к костлявой спине найдёныша, то шлёпал, медленными шажками подвигаясь от ступней к голове, то снова порхал под потолком и начинал новую пляску по телу.
— Ну, вот теперь и будя, — сказал Аник, сунул веник обратно в шайку. Взял ковшик, почерпнул из кадушки холодной воды и одним махом окатил гостью. От неожиданности та ойкнула и стала подниматься. — Погодь-погодь, не ровён час, шмякнесси. Давай-ко подсоблю.
Анемподист взял гостью на руки, вынес в предбанник, набросил ей на плечи полотенце.
— Ты это, посиди маненько, охолони, а я пока попарюсь.
Он вернулся в баню, закрыл за собой дверь, и через миг камни грозно загрохотали от выплеснутого на них целого ковшика кипятка. И тотчас послышались крепкие хлопки веника по упругому мускулистому телу, сопровождаемые довольным кряканьем:
— Эх, хорошо-о! Ой, да и ладно! Вот хорошо дак хорошо! Эх, едрёна ма-а-ать!
Под это же бодрое кряканье Анемподист вылил на себя несколько ковшиков холодной воды, вышел в предбанник и сел на лавку, тяжело отдуваясь.
— Эх, кваску бы сейчас! Ну, да ладно, потерпи, счас мы тебя помоем и пойдем и квас пить, и чай с травками.
Немного остынув, Анемподист распахнул дверь в баню, наладил в шайку воды, добавил щёлоку.
— Так, девонька, давай-ко теперича мыться будем.
Он уже по привычке, не дожидаясь ответа, схватил гостью на руки, чуть не вдвое согнувшись из-за низкой притолоки, занёс в жаркое помещение бани, усадил на лавку.
— Держись, я тебе сейчас голову помою, а то, поди, вшей-то накопилось, тьма тьмущая.
Помыл гостье голову, потом намылил куском хозяйственного мыла, похожего на фронтовую взрывчатку, старую и от того уже мягкую лыковую мочалку и начал натирать всё тело уложенной на широкую лавку отощавшей до невозможности женщины. Собственно, как раз женщину-то в ней Анемподист и не чувствовал, до того она была худа и потому больше похожа на подростка.
Потом помылся сам, наполнил шайку горячей водой, плеснул щёлоку, сложил туда свою одёжу для дезинфекции, взял в охапку одетую в материно платье гостью и понёс домой. Усадил за стол, выставил кринку еще тёплого с вечернего удоя молока.
— Ты это, пей давай, поправляйся.
Сам достал из подполья кринку квасу, налил большую глиняную кружку, одним махом опорожнил и снова довольно крякнул.
— Ну, что, девонька, кормить я тебя опасаюсь пока. Давай ишо молочка попей, да будем спать укладываться.
Анемподист уложил гостью на материну кровать, сам прошёл за занавеску и начал было укладываться, как вдруг вспомнил:
— Едрёна мать, я же бабу по нужде-то ни разу не сводил.
Натянул штаны, вышел обратно, прибавил в лампе фитиль:
— Ты это, по нужде-то… пойдём… сношу на двор… негоже терпеть…
Подошёл к кровати, гостья снова безропотно подчинилась. Анемподист усадил её на очко и в нерешительности остановился. Не поддержать, может упасть, и стоять рядом неловко. И самому стыдно, и её смущать не удобно.
— Ты, давай сама, я за дверью постою.
Потом Анемподист отнес гостью в постель, накрыл лёгким одеялом:
— На новом месте приснись жених невесте! — Лег на свою постель и будто провалился в бездну.
Проснулся от скрипа двери на крыльце. Испуганно выскочил в сени, чтобы опередить Марью, пришедшую доить корову.
— Ой, тьфу на тебя, напугал, окаянный, — вскрикнула Марья. — Ты хоть когда припёрси-то? А то я смотрю, Буян у крыльца хвостом вертит, а тибя и не видно.
— Да умаялся я вчера, спал, как убитый. Ты иди, я сам обряжусь.
