Ловко орудуя ножом, Игорь разделывал тушу олененка. Он разделся по пояс. Пашке сразу захотелось услышать сочный комариный писк, но их уже не было — вымерзли. Вот, чтобы удобнее было, Игорь присел на корточки. Узкие брюки натянулись, рельефно выделяя мышцы ног. Цепочка с медальоном на шее ритмично покачивалась с каждым взмахом ножа… Кисти рук у него были в крови, лоб тоже: увлекшись, неудачно смахнул пот. Пашку передернуло, и он, бросив ружье и патронташ, направился к Игорю.
— Зачем? Зачем ты это сделал? — сдавленно произнес он. — Они же к людям шли! Понимаешь?.. Волков прошли! К человеку! — Пашка не заметил, что уже кричит, а эхо отдается где-то на реке. — А ты?! — бросал он в голую спину Игоря. — Ты! Тебе что, жрать нечего? Да?..
Игорь поднял голову, по-хозяйски вытер сухой травой нож. Он походил сейчас на мясника. И эта черная борода. Он резко выпрямился и спокойно глядел на Пашку.
— Будь мужчиной, мальчик! — Он засмеялся. — И не нервничай. Ступай в палатку и не высовывай носа, пока не закончу. Не смотри, ежели не можешь! — Игорь засмеялся, подрагивая бородой.
Пашка напрягся. Пальцы сами сжались в кулак. И, неумело размахнувшись, он ударил в аккуратную бородку.
Этот удар не столько причинил боль Игорю, сколько удивил его. На какое-то мгновение он опешил. Потом сильный удар сбил Пашку с ног, бросил на землю, наполнив голову звоном. «Встань!» — приказал себе Пашка. Как в полусне, Пашка пригнул голову, шагнул чуть в сторону и кинул вперед левую руку. И сразу шаг назад — и всей тяжестью тела удар с правой. Но его выброшенные вперед руки вяло ткнули пустоту.
— Да ты что, с ума сошел?! — закричал Игорь. Он схватил Пашку в охапку, повалил на траву и прижал к земле. — Сопляк!.. Учить вздумал! Пускают детей в тайгу!..
— Мясник! Садист! — злобно рычал Пашка, тщетно пытаясь вырваться. Коленом Игорь давил на грудь, а руки завел за голову и, вывернув кисти, прижал к земле. Пашка, злясь еще больше от своего бессилия, оттого, что лежит, словно припечатанный, стал ругаться, понимая, что ругаться ни к чему, но Игорь все еще держал его, а Пашке было больно, и он перестал сопротивляться… Игорю надоело слушать Пашку, и, пробормотав: «Успокойся», — он оставил его и пошел в палатку. У входа виновато и как бы растерянно оглянулся.
Во рту было солоно от крови. Болел прикушенный язык. Пашка сплюнул тягучую слюну. Сорвал сосновых иголок, пожевал их, снова сплюнул. Вкус крови исчез. И, обходя стороной тушу олененка, которая тепло парила, он побрел во вторую, ранее пустовавшую палатку…
А вечером, когда взошла луна, к палаткам вышла олениха. Над обеими палатками поднимались два ровных столба дыма. Над одной из них серебрилась в лунном свете антенна. Из этой палатки пахло жареным мясом. Олениха простояла всю ночь, поджимая ногу, а временами поднимала голову и прислушивалась, но ничто не нарушало морозную тишину.
Утром выпал иней. Она тихо, как и пришла, исчезла в белесом лесу.
— Ты не права.
— Почему ты так всегда говоришь? Ты отлично знаешь, что в любом вопросе человек занимает определенную позицию, всегда найдется какая-то правильная моральная подоплека, и ты опять сейчас заговоришь о долге…
— Не говори так…
— Но почему тебе необходимо быть там?
— Потому что скоро осень и этот участок начинал изыскивать я.
— Опять мальчик без тебя пойдет в школу.
— Мы должны завершить съемку до снега. И с первым снегом я появлюсь…
— Вот именно, появишься…
— Прости, это и правда звучит плохо.
— Опять его день рождения пройдет без тебя…
— Я успею вернуться.
— Мне каждый раз становится все труднее и труднее. Невыносимо. Я не смогу.
— Я люблю вас…
— Не кощунствуй ради бога…
— А ты не смей так говорить! Слышишь! И не восстанавливай мальчика против меня… Я тоже так рос! И моя мать не заводила этих глупых разговоров с отцом. И, кстати, не мне тебе объяснять, что еще отец начинал эту дорогу. И если бы не война… А с мальчиком я сам поговорю.
— Поступай как хочешь.
Терраса дома, где происходил этот разговор, была увита хмелем. Лучи солнца, поглощаемые листьями, струились сквозь стекла зеленоватым светом. Лица спорящих были тоже мертво-зеленого цвета, будто мужчина и женщина находились на дне крохотного, казалось бы, надежно укрытого скалами морского заливчика, когда наверху начинается шторм, но солнце еще светит, и жгуче-белыми высверками на гребнях волн появляются первые барашки пены.
