А НеКола Питерцкий, не говоря ни сдраствуй ни пращай, метнулся заяцем через морковные грядки
и поминай как звали.
Он остановился тоько возле коровьего сарая, изнутри которого, так же как и недавно из курятника, продолжалися резкие звуки,
кабудто бы ктото бил гирей кавота по отрезкам стальной рельсы и ребрам. Здесь-то он и столкнулся
с Симой Сивуховым,
у которого взволнованно и спросил:
– Слушай... Слышыш??? Я не пойму. Это чевво?.. Тревога?
– Та не! Это, кажися, по форме номер один позывной сигнал общий. Типа наверна на обед.
Они перепрыгнули через забор, нырнули в дыру ограды парка. Здеся с ими столкнулся лбами
широкоплечий,
крепенький Болтек. Следом подскочил Василий И. Ландаву. Еще и еще коекто-то и коегде-то. И
бесшумно, проворно,
одними только им знакомыми ходами они неслись к какой-то цели, на бегу коротко
переговариваясь:
– Это треввога?
– Да нет! Это форма номер один позывной общий.
– Какой позывной? Это не «три – стоп», «три – стоп». ЭтоЖ какой-то болванчек кладет колесом
десять
ударов кряду по часовой стрелке.
– А вот посмотрим! Что на север!
– Ага, проверим!
– Вперед! Молнией!
А в это самое время в комнате той самой дачи, где ночевал "Ж", стоял как Карбышев, мальчуган
лет, этак ...адцати.
На нем были легкие чорные брюки из кевлара, со свентцовыми встафками и темно-чорная
безрукавка с вышитой
во всю спину красной звездой.
К ему подошел седой лoхматый старче. Холщовая рубаха его была шита из коры липы и бедна как...
как крыса с бровеносца вПотёмках.
Широченные, не по моде штаны – в заплатках огромных накладных карманоф.
По колено, одна ево нога была пристегнута ремнями к грубой деревяшке. Другой он держал
запиську,
а в руке сжимал старый, ободрАтый револьверт системы Винстон-Лайт.
«Ка-ро-тче кло-ва-н, код-да бу-ишь ух-ха-дит-ть, за-хло-пни к-реп-пт-че д-верь.» – послогам
насмехался старче.
– Итак, может быть, ты мне все-таки скажешь, кто ночевал у нас сегодня на МОЁМ диване и смял
его?
– Оден знакомый, какбы жулек, – неохотно ответил мальчуган. – Ево без меня, внатуре задержала
Псина.
– Гониш ты все! – рассердился старетц. – Еслиб был тебе знакомый, то тута, в маляве, тыбы погоняло разместил.
– Когда я писал, то я ваще не знал что писать умею. А теперь я знаю. И как кличут - тожа.
– Не знал. И ты оставил утром водиночку... в хавире? Наедине с со всем што нажито непасильным
трудом???
Ты, блин, болен, и тя надо отправить на Янтарь - сдаваца на опыты.
Этат крендель, разбил зеркало, расколотил пепельницу. Ну хорошо, что револьвер был заряжен
холостыми.
Дед с удовольствием нюхнул ствол и чихнул на лампачку... А еслиб в ем патроны боевые?
– Но, дядя... боевых патронов у тебя не бывает ниразу, потому как ты их тутже меняеш навотку...
И у врагов твоих ружья и сабли... Тово - просто деревяные. Лошадки, кстате - тожа. Гы-ы-ы...
Похоже было на то, что старик улыбнулся. Однако, тряхнув лoхматой головой, он строго сказал:
– Ты смотри! Я все замечаю. Дела у тебя, как я вижу, стремные, и как бы за них я не отправил тебя
назад.
Пристукивая деревяшкой, старик пошел вверх по лестнице. Когда он скрылся, мальчуган
подпрыгнул,
схватил за лапы вбежавшую в комнату Псину и потерся носами в ее морду.
– Ага, Псинко-о-о! Мы с тобой попались.
- Чеэта - мы-ы-ы. Ты папалца. А я - ры-ы-ы... Два раза.
- Ничего, он сегодня добрый. Вотки скушает и петь будет.
И точно. Сверху из комнаты послышалось откашливание. Потом этакое тра-ля-ля!..
И наконец низкий баритон запел:
Секи на-а-ачальник, я гулял на склоне дня.
Глазел на шлюх, и мирно кушал пончик.
И вдруг киляет этат фраер до меня,
кричит: - А ну казел, займи-ка мне червончег!
Все закипело па натуре во внутрях,
и трохи я - меж рог его не двинул!
Но на сазнанье нас учили влагерях,
и я сдержался, даже шабера не вынул...
№0006
– Да стой же ты, стой!!! сумасшедший сабак! – крикнул Лемур.
– Что ты мне рвешь на мне новые штоны своей слюнявой харькой и чоты на меня аще тянешь?
Он с шумом захлопнул бронероватую дверь, которая вела наверх, в подвалы к дяде, и вслед за собакой прошол в верандо.
В углу верандо возле сотовово телефона оперйтора Пчелайн дергался в истереке, и колотился
