Легион обреченных - страница 61
Цокот копыт прервал мысли. Навстречу скакали три всадника. Узнав, что Курреев едет к Эшши-хану, его остановили и к дому не пропускали, пока один из них не вернулся с разрешением.
Эшши-хан важно восседал на ковре, пил чай. Увидев в дверях Курреева, пригласил к дестерхану. В дверях застыли два телохранителя. Эшши-хан дал им знак, они тут же удалились, но гость знал, что те застыли за дверью, поочередно подглядывая в замочную скважину.
— Тебе привет от Вели Кысмат-хана. — Не здороваясь, он сел в пыльных сапогах на ковер.
— За привет спасибо, — небрежно ответил Эшши-хан, начиная злиться.
— Не заносись, Эшши! Знаю, что тебя ханом величают, что восемьсот всадников набрал. Но ты еще не в Хиве и не на ханском троне, а в вонючем Фарахе. И не видать тебе желанной Хивы, как своих лопаток, если так будешь отвечать на приветы Вели Кысмат-хана...
Дверь отворилась, вошел джигит с пиалой и чайником, поставил их перед гостем.
— Я к тебе не чаи пришел распивать, — еще резче продолжил Каракурт, — а по заданию нашего шефа. До Герата я тебя провожу, а пока ответь на вопрос.
— Говори, — сказал сразу сникшим голосом Эшши-хан.
— Ты знаешь Ходжака? Можно ему доверять?
— Заподозрен в чем?
— Нет. Такая наша служба — мы никому не верим.
— Ходжак преданный нам человек. — Эшши-хан налил себе чаю в пиалу. — Он был начальником охраны у отца, собирался уйти с нами, но отец приказал ему остаться в Хиве. В тридцать первом, когда меня в Каракумах ранило, Ходжак спас мне жизнь. Он хороший тебиб, вылечил, выходил. А ведь другой на его месте мог бы меня и выдать.
— Зачем он приезжал потом в Герат, встречался с твоим отцом?
— Он передал просьбу родовых вождей, желавших возвращения отца в Туркмению, чтобы возглавить антисоветское подполье.
— Нашему с тобой хозяину, Эшши, — жестко произнес Каракурт, которому показалось, что его собеседник чем-то смущен, — непонятно, почему о разговоре Ходжака и Джунаид-хана стало известно англичанам?
— Об этом знает и Эймир...
— Зачем же валить на родного брата?
— Может, отец кому рассказал?
— А теперь на покойника перекладываешь. Как говорят: знал бы, что отец умрет, на куль соли выменял бы. Ну и сыночек!
— Ты чего пристал, Нуры? Козла отпущения ищете? А Ходжак — он святой?
— Ты не вали с больной головы на здоровую! — многозначительно протянул Каракурт. — Вели Кысмат-хан все знает. Подожди!..
Эшши-хан, морщась, схватился за живот, поднялся с ковра и вышел. Каракурт, довольно ухмыльнувшись, достал из-за пазухи коричневую трубочку терьяка, отделил от нее кусочек с горошинку, бросил в пиалу с чаем, размял пальцем и выпил. Когда хозяин вернулся на свое место, Курреев попросил еще один чайник — его низкий лоб покрылся бисеринками пота, а большие глаза пьяно блуждали.
— Испугался, Эшши? Воздух мог бы и здесь выпустить. Ты при мне и не такое выделывал. Забыл?
— Не святотатствуй! — Эшши-хан тяжело посмотрел на блаженное лицо Курреева. — За дестерханом сидишь. Успел уже своего дерьма наглотаться?
— Дерьма, говоришь? — Курреев уставился одичалыми глазами. — А кто меня научил, как не твой отец? Приручить хотел? Ваше семейство сломало мне жизнь, но и я у вас в долгу не останусь! Ты, Эшши, для меня хуже, чем большевики! Отец ваш подох, но я мщу и буду мстить его детям — тебе, Эймиру и... как его, вашего третьего братца зовут?..
Каракурт исступленно засмеялся, хотел подняться, но не смог. Эшши-хан, задетый за живое, хотя и понимал, что бессмысленно говорить с одуревшим наркоманом, все же спросил:
— История с Гуртли твоих поганых рук дело?
— Сын Аллаберды приветствует тебя с того света,— дурашливо засмеялся Каракурт. — А ты, хан-ага, схлопотал по загривку? — Глаза его слипались. Потом клюнул носом и, опрокинув недопитый чайник, повалился на бок. Крепкий, жилистый Каракурт, что-то бормотавший во сне и наконец захрапевший в беспамятстве, не был похож на себя. Жалкий, свернувшийся калачиком, он напоминал пустой бурдюк.
