— По поручению, — подтвердил один из странных людей. — Поспешите, пожалуйста, генерал, вас ждут.
— Нет, нет, не обманывайте меня, — твердила Наталья Дмитриевна, — вы везете Мишеля в Петербург!
— Не бойся, я скоро возвращусь, — сказал Фонвизин. Он как-то наскоро обнял жену, перекрестил двухлетнего сына и сел в сани.
Ямщик гикнул. Сани покатили по расчищенной аллее к тракту.
Наталья Дмитриевна раздетая выбежала на крыльцо и провожала взглядом тройку, увозившую мужа.
И тут она увидела, что сани, выехав на тракт, повернули не в сторону Москвы, а к Петербургу.
Она без памяти упала на снег. Сбежавшиеся люди внесли ее в дом.
* * *
Император Николай I взял из стакана несколько очиненных перьев, выбрал одно и, вздохнув, принялся за письмо брату Константину в Варшаву.
Он старательно и аккуратно вывел дату: «С.-Петербург, 11 января 1826 года». Потом еще раз вздохнул: писать он не любил, но обстоятельства вынуждали. К тому же, несмотря на все уверения брата в любви и преданности, шпионы сообщали, что в столице не прекращаются толки о том, что Константин с войском идет на Петербург, дабы в соответствии с законом занять престол, свергнуть узурпатора, то есть его, Николая. Поэтому регулярная переписка с Варшавой была делом не столь сердечно родственным, сколь тактическим и политическим.
Николай макнул перо в чернильницу и ринулся писать.
«Не сердитесь на меня, дорогой и бесценный Константин, если я замедлил с ответом на Ваши два добрых письма — одно к наступающему Новому году, другое, посланное с казачьим офицером, по поводу событий в Черниговском полку. Мой курьер и то, что он привез Вам отсюда, докажет Вам, что при всей надежде на милость Божью я все же готовился к худшему и что меры, которые я счел долгом Вам предложить, были в этом духе. Провидению угодно было, по-видимому, при посредстве этого события, нам дать новое доказательство своего неисчерпаемого милосердия к нам, допустив событиям разразиться, когда они были уже предвидимы во всех их ужасных последствиях, и позволив покончить с ними так же легко, как это было и здесь…
Наши аресты идут своим чередом: показания Вишневского довольно любопытны…».
Николай поднял перо, почувствовав на себе чей-то взгляд, недовольно обернулся.
В дверях стоял дежурный генерал-адъютант Левашов.
— Что? — спросил император.
— Доставили двух арестованных из Москвы, ваше величество. Генерала Фонвизина с братом.
— Брата на гауптвахту — его арестовали напрасно, он в заговоре участия, кажется, не принимал, его подержать для острастки и выпустить, а генерала давай сюда!
Николай встал и, уже стоя, дописал строку: «ко мне только что привезли сегодня Фонвизина, личность довольно значительную…».
— Тебя, Фонвизин, называют многие как члена тайного общества.
— Я вошел в тайное общество под названием Союз благоденствия в шестнадцатом или семнадцатом году по тому соображению, что ничего противозаконного оно в себе не заключало. Но в двадцать первом все сношения мои с оным прекратились, и я полагал, что оно более не существует.
— Кто тебя принял в общество?
— Об обществе я узнал, кажется, от Александра Муравьева или от кого-то другого, не помню точно.
— От кого ты получил письмо о происшествии четырнадцатого декабря?
— Об этом печальном происшествии я узнал из газет.
— Я тебя спрашиваю про письмо Пущина!
— Это письмо показал мне Семенов, но оно написано одиннадцатого, а получено уже после официального известия о случившемся, поэтому я не придал ему значения.
— Кто тебе сообщил о намерении Якубовича покуситься на жизнь ныне покойного государя? На жизнь нашего ангела!
Фонвизин наморщил лоб, как бы припоминая.
— Действительно, в прошлом ноябре или октябре Никита Муравьев говорил, что есть человек, питающий личную вражду к государю и решившийся покуситься на жизнь его величества. Называлась фамилия Якубовича. Но я не придал ни веры, ни значения словам Муравьева, тем более что Якубович, раненный в голову, как я слышал, бывает подвержен болезненным припадкам.
— Так. Ну, еще что скажешь?
— Более насчет общества и его действий показать ничего не могу, ибо с двадцать первого года прямого сношения с оным не имел и даже не знал определенно о его существовании.
