— Михаил Фотиевич говорит дело, — сказал Фонвизин. — Нынешний день надо объехать всех, постараться получить сведения о положении в Петербурге. К вечеру соберемся все здесь. Тогда и сможем решить, как нам действовать.
* * *
В то время, когда Фонвизин и Якушкин возвращались от Митькова, к московскому военному губернатору примчал из Петербурга курьер генерал-адъютант граф Комаровский. Он привез письмо императора, в котором заключался приказ немедленно привести Москву к присяге. Император писал Голицыну: «Мы здесь только что потушили пожар, примите все нужные меры, чтобы у вас не случилось чего подобного».
Хотя Фонвизину было любопытно самому услышать Указ о престолонаследии, в Успенский собор он не пошел, чтобы уклониться от присяги.
Доставили петербургские газеты. В них уже были сообщения о событиях, сопровождавших восшествие на престол нового императора.
Михаил Александрович впился глазами в газетный лист, он читал, стараясь догадаться о том, что газета скрывала и что сейчас ему было так важно знать.
«Северная пчела» сообщала:
«Вчерашний день будет, без сомнения, эпохою в истории России. Столь вожделенный день был ознаменован для нас и печальными происшествиями, которые на несколько часов смутили спокойствие в некоторых частях города…
…Ими начальствовали семь или восемь обер-офицеров, к коим присоединилось несколько человек гнусного вида во фраках. Небольшая толпа черни окружала их и кричала „ура!“…
…Праведный суд вскоре совершится над преступными участниками бывших беспорядков…».
* * *
Вечером у Митькова собрались все оказавшиеся в Москве члены общества — около полутора десятка человек. Якушкин привез с собой штабс-капитана Муханова, которого встретил у генерала Михаила Федоровича Орлова и о котором Орлов сказал, что он член общества и знаком со всеми участниками восстания четырнадцатого декабря.
— Почему не приехал Орлов? — спросил Митьков.
— Говорит, что сказался нездоровым, чтобы не присягать сегодня, и поэтому не может выйти из дому.
Фонвизин грустно усмехнулся:
— Нездоровье Орлова — самый верный признак того, что дело плохо.
— Я ему сказал: «Это конец, генерал», — проговорил Якушкин, — а он мне на это: «Почему конец? Это всего лишь начало конца».
Все присутствующие уже знали и о поражении выступления, и об арестах в Петербурге и на юге.
— Рылеев, Пущин, Бестужев, Трубецкой — все в крепости, — говорил Муханов. — Мне слишком хорошо знаком характер нового императора, чтобы можно было на что-то надеяться. Им от него пощады не будет.
— Жаль, что мы не знаем подробностей о Петербурге, — вздохнул Митьков. — И кажется, уже некому уведомить нас о них…
— Узнаем, когда нас самих повезут…
— Да, надежды на успех нет: время упущено, Москва присягнула… И руководителем мог быть только Орлов… — сказал Фонвизин. — Видимо, уже начат розыск всех причастных к тайному обществу. Мы должны подумать, как бы не увеличить число жертв и не отягчить судьбу арестованных.
Быстро приняли последнее решение: немедленно уничтожить все компрометирующие бумаги, в случае ареста не называть имен, кроме тех, что уже известны следователям, но и тут быть осторожными на случай провокации.
* * *
Наталья Дмитриевна была беременна вторым ребенком и донашивала последние месяцы. Поэтому зиму жили не в Москве, а в имении Марьино.
Скрыть от нее петербургские события и аресты было невозможно. Михаил Александрович старался только смягчить рассказ о них, говорил, что все должно окончиться благополучно, что новый государь, конечно, простит заблудших в ознаменование своего восшествия на престол… Но тревога поселилась в доме. Фонвизин не таил от жены своих взглядов, она знала, что он был связан со многими из арестованных дружбой или приятельством.
Шестого января утром из Москвы к Фонвизиным прикатили на двух тройках младший брат Фонвизина, Иван Александрович, и двое странных людей. Приехавшие прошли в кабинет хозяина. Они вышли очень скоро.
— Наташа, мне надобно ехать в Москву, — сказал Михаил Александрович.
— Иван Александрович, вы везете его в Петербург? — бросилась Наталья Дмитриевна к деверю.
— Михаилу Александровичу нужно в Москву по делам, мы приехали по поручению его товарищей… — ответил тот, опустив глаза.
