– Спасибо, отец! Сто лет жизни тебе!
– Не важно, сколько проживёшь, сынок. Важно – как? И каким словом тебя вспомнят. Дай Бог, чтобы добрым. Доброе слово за усопшего – оно как молитва Богу за упокой его.
Нико шагал неторопливо, не забывая вежливо уступать дорогу прохожим, и разглядывал старые выцветшие вывески на всяких лавках и питейных заведениях. И озирался по сторонам, боясь услышать что-то типа: «Эй, ты, не задерживайся, проходи. Лавку не загораживай! Не стеклянный – через тебя не видно!».
– Никала! – услышал он и, обернувшись, увидел, как кто-то голосисто кричит и машет ему рукой. – Иди, иди сюда, работа для тебя есть. Видишь мой дворец?
– Какой дворец? – подойдя, спросил Нико, не понимая шутки.
– Ты что, думаешь, это духан? Ошибаешься, генацвале, настоящий дворец! Только вывеску обновить осталось. Совсем почернела от времени и солнца, заржавела от дождей. Замажь её и напиши на ней новую вывеску, чтобы издалека видна была, новых клиентов привлекала…
Еле разобрал буквы, прочитал: «Вино, пиво, разные закусаки». И круг колбасы нарисован! Что такое «закусаки»? Закуски что-ли? Глупая вывеска!
Закрасил он её и стал рисовать всё, что приходило в голову: кувшины с вином, спелые тыквы, оранжевые мандарины, янтарные гроздья винограда, богатые натюрморты из шашлыков, помидоров, баклажанов, сыра и рыбы «локо» в уксусном соусе «киндзмари».
На вывесках других духанов писал он грузинское хлебосольство: многолюдные кутежи на траве, за узкими скатертями. То, что он изображал, уже не называлось странным словом «натюрморт», что, как ему объяснили люди знающие, означало «мёртвую природу» и очень его коробило. Теперь на его работах всё чаще и чаще стали появляться люди, пейзаж и животные, в основном – нагруженные большими хурджинами ослики и шерстистые барашки.
– Молодец, Никала. Хорошую вывеску нарисовал. – хвалил его духанщик. – Теперь надо и название поменять. Чтобы весело было, не как у всех. И Пиросмани, усмехаясь, выводил что-нибудь замысловатое, вроде: «Шашлыки по-электрически» или «Одному не надо пить».
Когда приходило время расплатиться за его искусство, денег ему, как правило, не давали, зажимали копейку.
– Я тебя так не отпущу. Мы ещё выпить должны, бичо.
– Сегодня не хочется пить, генацвале, – отвечал Нико, – мне бы поспать где-нибудь.
– Как это так – не хочется пить? – не понимал духанщик. – Кацо, настоящий мастер должен пить. Ты покушай давай и выпей вина. Такой мадчари у меня – лёгкий, как сон красавицы, но потом – с ног валит. Заснёшь, как убитый. Зато тот, кто его выпьет – ни в огне не сгорит, ни в воде не утонет! Там, за кухней, у меня чулан есть, с тахтой. Поспишь, а завтра с утра стены духана разукрасишь.
И Нико пил, не хотел он спорить и хорошего человека обижать.
Материала у Пиросмани не было, и он начал писать на том единственном, что находилось всегда под рукой в каждом, даже самом бедном духане, – на простой клеёнке, снятой со столика. В ходу были клеёнки чёрные и белые. Пиросмани брал ту, что попадалась под руку, и писал, оставляя там, где это было нужно, незакрашенные куски клеёнки.
«Графа» любили. «Добрый он человек», говорили про него, «мухи не обидит. За тарелку харчо напишет на чёрной стене винного погреба историческую картину: Гиоргий Саакадзе целует стяг перед боем, священный стяг кизилового цвета!». Люди охотно ходили смотреть такое, другим рассказывали. Чем больше покупателей – тем щедрее хозяин. Да и за картинами этими пятен жирных на стене уже не видно. Чем не дворец? Красота!
На следующий день создал он другое свое творение. Назвал его «Марани в лесу». Марани – огромный сосуд с вином – изображён в центре. Слева и справа две фигурки, сзади домик, вокруг деревья.
Потом, для другого духана, написал натюрморт на жести, внизу приписал по-русски надпись: «Да здрастуите хеба солнаго человека», не заботясь об орфографии. На чёрном фоне в центре изобразил кувшин, слева и справа – бутылки вина, бурдюк, рог с вином, стаканы на подносе, два шашлыка на шампурах, рыбки на блюде, жареная курица.
– Видишь, Никала, как хорошо, с моей лёгкой руки, дела твои пошли! – говорил ему духанщик. Все теперь хотят иметь твои картины и вывески. Ты только, брат, на правый берег Куры не ходи! Там свой художник работает, Карапет зовут, Григорянц, кажется, по фамилии. Один духан «Симпатия» чего стоит! Зайдёшь – голову потеряешь! Сам Чайковский туда ходил… ты Чайковского знаешь? Да, «Лебединое озеро». Вот он то работами этого Карапета восторгался! Ай тебе крест!
