Компаньоны старались, вставали до рассвета, когда природа ещё дышала дремотой. А с первыми лучами солнца из окрестных деревень Табахмела и Окрохана по пыльной Коджорской дороге спускались усталые ослики с хурджинами на спинах. Из них торчали горлышки глиняных кувшинов. Мускулистые и деловитые сельские парнишки останавливали вьючных животных у дверей их лавки. А Нико уже стоял у входа, созерцая пока ещё холодные тени слабого рассвета. Юные погонщики любили этого странного торговца – не такой он, как другие. Не кричит, не клянёт предков, не хулит твой товар, а, бывало, ещё и предложит нарисовать мальчугана, леденец или свистульку подарит, посмеётся вместе с ребёнком, или побегает, да и гривенник даст в придачу! А потом может и саму картину подарить на память – «пусть малец радуется, дай Бог ему счастья!».
– Парень с головой! – говорили о Нико покупатели. – Смотри как дела-то повёл! Разбирается в торговле, знает подход к клиенту. Да чтоб я сдох, если из него не выйдет купец первой гильдии!
Действительно, новое дело пошло хорошо, хотя и сильно выматывало. Они оба – Нико и Димитри – сами себе были и хозяева, и слуги, и продавцы, и уборщики, и грузчики. Весь день на ногах, а вечером, когда ноги гудели, как колокол в Сиони, они пересчитывали выручку и засыпали без задних ног.
– Разбогатею, построю себе дом деревянный, на горе, чтобы город было видно. – мечтал Нико. – Куплю большой самовар, как у Калантаровых в гостиной. Будут люди в гости приходить, будем чай пить вприкуску и это время вспоминать…
Вроде бы, житейское счастье наконец улыбнулось ему. Но… как только прошёл елейный вкус новизны, с ним вместе ушёл и прежний, почти мальчишеский, азарт, теперь их заменили извечные, недоумённые вопросы:
– Ну вот, лавку открыл. И торгую как все. – рассуждал он своим умом. – А что же дальше? Опять прилавок с товаром с раннего утра и до самого темна, а вечером – выручка? И так – день за днём, год за годом? – он тяжело вздохнул и помотал головой. – Неужели Димитри прав, когда говорит, что теперь я не просто торговец, а «коммерсант»? И настоящий человек? Дёшево купить – дорого продать! Это значит – «настоящий человек»? Ну нет, с этим я не согласен. Наверно, я так и не стал человеком!
Временами им овладевало равнодушие, и тогда он не появлялся за прилавком.
– Нико! – звал его Димитри. – Что торчишь у двери как градом побитый? Иди сюда, смотри, сколько дел! – а тот стоял у двери и смотрел то по сторонам, то куда-то вдаль, думая о чём-то своём.
Однажды в их лавку робко заглянула пожилая женщина, вся в чёрном, худая и очень похожая лицом на его мать Текле. Было видно, что она в дикой нужде живёт.
– Никала, сынок. Дай мне немного молока. Сын денег пришлёт – я отдам. – она смотрела на Нико умоляющими глазами. Но Димитри вмешался в разговор:
– Что смотришь? За товар платить надо! Ты что, скрипучая арба, ослепла от старости? Не видишь цену – крупно написано «20 копеек»? Или решила у меня на шее посидеть? Ничего не выйдет! Закон торговли: сначала деньги – потом товар…
Женщина, сгорбившись от отчаяния ещё сильнее, повернулась уходить, скорбно опустив голову, но Нико остановил её:
– Погоди, матушка! – та обернулась, подняв на него свои влажные глаза. – Вот, бери молоко, – он стал укладывать товар в плетёную корзину, – и сыр возьми, и десяток яиц. Не нужны нам твои деньги, не обеднеем…
– Святой Гиоргий да благословит тебя, сынок, за доброе сердце! – она осенила его крестным знамением…
– Ты что творишь, Нико? – негодующе вскипел Димитри сразу же, как только они остались наедине. – Ты зачем нищей старухе даёшь молоко и сыр без денег? И еще яйца в придачу?
– Нельзя обижать старых и бедных, Димитри! Нельзя прогонять их.
– Всем раздавать товар – так по миру пойдём! Мозги твои набекрень! Ради чего мы здесь ишачим? Нам деньги нужны! – не унимался компаньон.
– Слушай, что ты заладил: «деньги! деньги!»? Ну что такое эти твои деньги? Это вода. Она приходит и уходит. Потом опять приходит и снова уходит. Жизнь коротка как ослиный хвост – от крестин до погребения два шага. Человечным надо быть, Димитри, добрым! Доброта, в отличие от денег, если приходит, то уже никогда не уходит.
