Кэт, заметив, что увидела Элизабет, набросилась на адмирала, подобно ангелу мщения:
— Как вам не совестно, сэр! В таком виде неприлично появляться в комнате девушки!
Адмирал плотнее запахнул халат, бросив злобный взгляд на Кэт.
— Я требую, чтобы вы немедленно ушли, сэр! — нисколько не испугавшись, продолжила та. — Речь идет о репутации миледи Элизабет!
Не говоря ни слова, адмирал вышел и хлопнул дверью. Больше он в халате не появлялся.
Однако он не унялся. По возвращении в Челси он приходил снова и снова, каждое утро.
— Еще раньше он прийти не может? — возмущалась Элизабет, уже привыкшая вставать до рассвета, чтобы одеться до его прихода. — Так мне и всю ночь спать не придется!
К тому времени пошли разговоры среди горничных, и другие слуги тоже начали замечать, что происходит. Кэт уже слышала непристойные сплетни на кухне, а некоторые фрейлины королевы недвусмысленно намекали Кэт, что та не в состоянии положить конец выходкам адмирала. Ей было обидно — она не раз пыталась, пусть и тщетно. Он был хозяином в доме и попросту ее не слушал. Ничто не могло ему помешать.
Потом наступило утро, когда Элизабет проснулась и узрела склонившегося над ней адмирала, который многозначительно улыбался.
— Всего один поцелуй, моя прекрасная дева! — потребовал он, нетерпеливо выпячивая губы.
— Нет! — крикнула Кэт, выходя из-за внутренней двери и направляясь к постели. — Прошу вас, сэр, уходите! Как вам не стыдно!
— Уйти? — в притворном гневе прорычал адмирал. — Нет уж! Я требую поцелуя от моей падчерицы и только потом уйду!
Кэт продолжала стоять на своем.
— Прошу прощения, сэр, но я вынуждена оберегать репутацию миледи, — заявила она. — Вам следует знать, что из-за ваших утренних визитов слуги говорят о ней дурное — и о вас тоже, милорд!
Адмирал нахмурился:
— Правда? Да поможет мне Бог — я отучу их сплетничать. Они у меня попляшут! Я не замышляю ничего дурного и потому никуда не уйду. Напротив, я намерен доложить моему брату-регенту, как на меня клевещут. Обещаю, последствия не заставят себя ждать.
Он удалился, гневно хлопнув дверью. Кэт осталась стоять, вся дрожа. Дело зашло чересчур далеко, и она понимала, что отчасти виновата в этом сама. Хотя она и пыталась прекратить утренние визиты и сдержать бурные чувства адмирала, в глубине души Кэт сознавала, что старалась плохо; ей даже доставляли странное удовольствие его заигрывания с Элизабет. Ее приводила в трепет радость на лице Элизабет, реакция девочки на шутки адмирала, всячески стремившегося ее очаровать, — и Кэт втайне поощряла адмирала, притворяясь, будто ее подчиненное положение не позволяет возражать против его вторжений.
Что ж, обманываться дальше было нельзя. Следовало это прекратить, иначе могла пострадать репутация Элизабет и даже оказаться под угрозой ее жизнь. Происходящее чудовищным образом компрометировало ее милую девочку, чему лишь способствовали распространявшиеся слухи. Люди могли даже подумать, будто Элизабет сама поощряет ухаживания адмирала…
По крайней мере одно Кэт сделать могла — рассказать обо всем королеве.
— Какой приятный сюрприз, миссис Эстли!
Королева Екатерина оторвалась от написания послания и улыбнулась. Ей было прекрасно известно о ревности гувернантки, но она знала, что к этому не было никаких оснований. На самом деле ей даже было жаль бедную женщину.
— Ваша светлость, мне хотелось бы поговорить с вами по весьма деликатному поводу, — молвила Кэт.
Екатерина отложила перо и встала.
— Прошу вас, сядьте, — ответила она, присаживаясь на скамью и приглашая Кэт устроиться рядом. — Так в чем же дело? — озабоченно спросила королева.
— Прошу меня простить, ваша светлость, но дело в милорде адмирале, — нерешительно начала Кэт. — Все обстоит, разумеется, совершенно невинно, и он не желает ничего дурного, но каждое утро он приходит в спальню миледи Элизабет, чтобы пожелать ей доброго утра, а иногда является, когда она еще в постели, и щекочет или шлепает ее, как ребенка. Но, мадам, она уже не дитя, и слуги распускают сплетни. Я пыталась объяснить ему, что неприлично так забавляться со взрослой, четырнадцатилетней, девушкой, но он не только меня не слушает, но злится и грозит пожаловаться лорду-протектору, будто на него клевещут.
