— Боюсь, констебль действует по приказу, — говорил он. — И я не могу не подчиниться, как бы мне того ни хотелось.
— Понимаю, — бесстрастно ответила Элизабет, но душа у нее ушла в пятки.
Она не верила, что причиной новых строгостей явилась придирчивость сэра Джона Гейджа, который требовал неукоснительного исполнения всяких правил вообще. Она не сомневалась, что причина была намного более зловещей. Наверняка остальных уже допросили. Что, если Кортни, этот бесхребетный дурак, оговорил ее и лишение привилегий — только прелюдия к худшему?
Элизабет смотрела, как сэр Джон забирает ее бумагу и перья.
— Теперь я настоящая узница, — молвила она.
— Я сделаю для вас все, что в моих силах, сударыня, — пообещал тот.
Когда он ушел, она с трудом сдержала слезы. Чем ей теперь занять долгие унылые дни без прогулок, без учебы? И она задохнется здесь при закрытых окнах.
В замке повернулся ключ, и вошла запыхавшаяся Кэт.
— Какая наглость! — вознегодовала она, вся красная. — Солдаты у ворот заставили нас отдать всю провизию с рынка — якобы из соображений безопасности. Соображения безопасности, как же! Могу поспорить, эти негодяи просто забрали ее себе.
Элизабет гневно вскочила. Как они посмели!
— Немедленно ступай к сэру Джону Гейджу и скажи, что тебя послала я, — велела она. — Пожалуйся ему от моего имени.
— Уж я-то ему скажу! — бросила Кэт.
Преисполнившись решимости, она предстала перед суровым взглядом констебля.
— Чем ты недовольна, женщина? — огрызнулся тот.
— Действиями ваших людей, — отважно заявила она, поведя плечами.
— Во имя всего святого, да за такую дерзость я могу засадить тебя туда, где ты ни солнца, ни луны не увидишь!
— Могу ли я воззвать к вашей рыцарской чести? — схитрила Кэт, подавляя гнев. — Леди Элизабет боится, что ее отравят. Именно потому мы, ее слуги, ходим покупать для нее еду и сами готовим. Ей нужно хорошо питаться, чтобы восстановить здоровье. Вы даже это намерены отрицать?
Констебль задумался.
— Хорошо, — сдался он наконец. — Но если кто-либо попытается пронести с едой какое-то послание, он будет сурово наказан.
— Вы что же, за дураков нас держите? — возразила Кэт. — Мы желаем нашей госпоже только добра, к чему рисковать? Но все равно благодарю вас за эту скромную любезность.
Еду продолжали покупать как обычно, но Элизабет не могла есть — настолько ей было страшно.
— Убери, — говорила она, когда Кэт приносила благоухавшие деликатесы один за другим в надежде ее соблазнить.
— Вам нужно есть, для вашего же здоровья! — протестовала Кэт, но Элизабет только отмахивалась.
— Какой смысл в моем здоровье, если скоро меня отправят на плаху? — простонала она однажды, окончательно упав духом.
— С чего вы взяли? — возопила Кэт. — Даже не думайте об этом. Вас бы давно казнили, когда бы хотели.
— Они собирают доказательства, — горестно молвила Элизабет. — Они ищут повод, чтобы меня обвинить. Плаха леди Джейн стоит целехонькая. Вот увидишь, я буду следующей. — В ее голосе проступили истерические нотки.
— Возьмите себя в руки! — приказала Кэт.
Но Элизабет это не удавалось. Порой она едва могла дотащиться до постели — настолько она была подавлена и напугана.
«Что со мной будет? — раз за разом спрашивала она себя. — Когда за мной придут?» При каждом стуке в дверь она вздрагивала от ужаса, ожидая, что ее поведут на плаху. В отчаянии она могла думать лишь об одном: каково это, когда поднимаешься по ступеням, опускаешься на колени в солому, тебе завязывают глаза… А после — удар, и холодная сталь врезается в шею. Будет ли больно? Или все закончится, прежде чем она успеет что-либо понять?
Топор постоянно являлся к ней в дневных и ночных кошмарах. Она слышала чудовищные истории о неумелых казнях — во времена правления ее отца на плаху за измену отправили старую леди Солсбери, и неопытный палач буквально изрубил ее. Рассказывали, что иногда били несколько раз, дабы отделить голову от туловища. Она представляла клокочущую в горле кровь и предсмертные муки забиваемого животного.
Но ведь ее мать избежала топора! Отец послал за опытным мечником из Франции, дав Анне умереть более легкой и быстрой смертью. Нужно попросить королеву, чтобы та позволила ей пасть от меча, подумала Элизабет, и мысль об этом более не оставляла ее ни на минуту.
