«Или не нужен стал?..» А был ли он ей когда-нибудь нужен? Ведь она ни разу не испытала к нему ничего похожего на настоящее чувство.
…В тот день, когда Илья впервые пришел к ней домой, у нее на душе было особенно тяжело. Утром, включив радио, она услышала, как диктор говорил о сварщиках. Она подсела к приемнику, усилила звук. «Бригада Людмилы Хрисановой выполнила месячную программу на семь дней раньше срока…» Людмила Хрисанова… Марина не раз уже слышала это имя. Докеры называли ее королевой голубого огня. Что-то, наверно, было особенное в ней, в этой сварщице, если о ней говорили с нескрываемым восхищением. Что — Марина не знала. Ей только однажды удалось увидеть девушку, когда та шла на работу со своими подругами. Марина стояла в это время с Ильей, и он насмешливо бросил:
— Гляди, идет сварщица Людка Хрисанова. Королева!
Взглянув на девушку, Марина сказала:
— Красивая!
А сама почувствовала, как что-то похожее на зависть шевельнулось в ее душе. Нет, не красоте ее она позавидовала в ту минуту, а тому, что и сама ведь могла вот так же идти окруженной подругами и радоваться жизни, как радуются они. Им хорошо, у них все ясно и просто, они-то уж знают свое место в жизни…
«Беседуя с нашим корреспондентом, — продолжал диктор, — Людмила Хрисанова поделилась своими планами…»
Марина резко выключила приемник, швырнула сумочку на стол (она собиралась идти в город) и, подойдя к дивану, упала лицом в подушку. Но уже через минуту вскочила, выбежала на улицу. И помчалась к набережной, в контору судоремонтных мастерских. Бежала и думала: «К черту! Если жить, то только так, как эта Хрисанова, как Марк! Только так!»
Контора была далеко, Марина не могла добежать одним духом. И постепенно шаг ее замедлялся, порыв остывал, мысли принимали совсем другой оборот…
«А что я могу? — думала она теперь. — На что я способна? Разнежилась, от работы отвыкла, забыла, как держать электрод… Приду на стапель — станут смеяться: это тебе не буфетная стойка, это тебе не коньяк в графинчики разливать…»
Почти у самой конторы Марина остановилась, медленно повернула обратно и пошла домой.
А дома снова не могла найти места, кляня себя на чем свет стоит. Ничтожество! Даже Костя Любушкин лучше тебя в миллион раз! Он хоть ни о чем не мечтает, он доволен своей жизнью. А ты… А ты… Все врешь, что не сможешь работать. Просто не хочешь, барынькой стала, холеные ручки боишься замарать…
И в это время пришел Беседин. Будто знал, что он сейчас тут нужен, что его не попросят закрыть дверь с другой стороны…
Она и вправду была сейчас рада его приходу. Рассказать ему, что ее гнетет? Марина была уверена, что станет легче.
Она рассказала.
— Дурочка! — захохотал Илья. — Треска любит, где глубже, человек — где лучше. Древний, как наш грешный мир, закон. Поняла? Говоришь, хочешь снова стать сварщицей? Как те? Ты, наверно, думаешь, здесь все сварщики заколачивают, как Илья Беседин? Не доросли! Скажи какой-нибудь замухрышке с маской на поясе: давай, мол, местами меняться: ты — в ресторан, я — в доки… Голову наотрез — от счастья рехнется! Эх ты, фантазерка! Они, которые с масками, завидуют тебе знаешь как? Сам слыхал, что говорят: тепло, мол, светло и мухи не кусают, а грошики сами в карман плывут. Известное дело — ресторан! Не какой-нибудь там гадюшничек… Вот так… А ты…
Илья был убежден, что все так и есть, как он говорит, и эта его непоколебимая убежденность как-то рассеяла Маринины сомнения, убаюкала ее совесть и гордость. Тревога прошла, стало немного легче. Она была благодарна ему за то, что он сумел хоть на время снять с нее тяжесть, которая так давила.
И Беседин это почувствовал. Почувствовал — и не захотел упускать случая сделать тот решающий шаг, какой не мог сделать до сих пор из-за неуступчивости Марины. Когда человек мечется, дорожка к его сердцу открыта. Давай, Беседин, другого такого случая может и не быть…
Он сказал:
— Смотрю я на тебя, Маринка, и, знаешь, о чем думаю? По жизни уж слишком много бурь проносится. И если человек один — сметет его. А у меня, гляди, какая спина широкая! Спрячься за нее — как в тихой бухте будешь!
