Сейчас ему нужна была Марина. Илья не знал, надолго ли, он об этом не думал. Как не думал о тех девушках, которые у него были до Марины. Правда, Марину Илья редко сравнивал с теми, другими, она, пожалуй, лучше, но это для него вовсе не означало, что он должен был строить планы на будущее и для себя, и для нее. Будущее за горами, за морями, заглядывать в него Беседин не имел никакого желания: сегодня хорошо, а завтра видно будет… Самое главное, чтобы хорошо было сегодня. Для этого человек и живет. Каждый человек. Беседин ни на йоту не сомневался, что каждый. Есть, конечно, такие, кто загадывает на сто лет вперед, но эти в счет не идут: мало ли ненормальных людей на этой грешной земле!
Взять хотя бы Харитона Езерского. Парень не дурак и деньгу любит по-настоящему, но как живет! Грошик по грошику в кубышку складывает, копит, копит, а спроси — зачем? Я, говорит, имею цель в жизни: к полсотни годам — собственный домик на берегу речушки, собственный садик, собственная машина. Старость, говорит, должна быть благородной… Вот уж лопух: в двадцать пять лет о старости думать! Построй с такими коммунизм — он ведь ни черта и не верит, что при коммунизме все будет по потребности.
Нет. Илья — человек современный. Ему подавай сейчас, все подавай! Через два десятка лет что будет? У каждого — все! Все, что надо. Попробуй выделить тогда из общей кучи. Сейчас он — персона. Потому что не каждый умеет вкалывать так, как Илья Беседин, а посему и результат: кто-то там замолотит семь-восемь десяток — и доволен, а он, лучший бригадир сварщиков Илья Семенович Беседин, уже и забыл, когда меньше двух сотен получал. Он умеет! И работать красиво умеет, и жить красиво. Чтоб всегда — на виду. Небось к этому липовому морячку, Саньке Кердышу, Марина не побежит, знает, что в кармане у него один бом-дилинь-бом, а тут…
Беседин вытащил из кармана кожаный бумажник, крикнул Любушкину:
— Расчет!
Костя подбежал на полусогнутых, заулыбался.
— Ну и крепкий же вы человек, Илья Семеныч! Столько пропустить — и хоть бы хны… Завидую! Завидую этому обстоятельству…
— Ты не только этому обстоятельству завидуешь, Любушкин, — без улыбки ответил Беседин. — Всему ты завидуешь. Такая уж у тебя натура. Сколько с нас?
Он открыл бумажник, Но Харитон проговорил:
— Я сам, Илья Семеныч. Я сегодня угощаю.
Беседин махнул рукой:
— Брось. Заплатишь — потом три ночи от тоски спать не будешь, и живот у тебя от этого разболится. Знаю я тебя, жмота.
Харитон не обиделся: уж кто-кто, а бригадир любит соленую шутку.
Ресторан закрывался. Марина оделась, хотела было подкрасить губы, но тут же забыла: она сегодня, как никогда, была рассеянна и, пожалуй, безразлична. К всему безразлична. Ничего не хотелось делать, никого не хотелось видеть.
— Пойдем, Марийка!
Беседин подошел к ней в ту минуту, когда Марина, отыскав взглядом Пашецкого, подняла в знак прощания руку.
— Кому это ты ручкой?.. — спросил Илья. — Этому старому холую?
Марина, сдержав вспыхнувшее раздражение, сказала:
— Никакой он не холуй. Обыкновенный человек. Хороший человек.
Беседин засмеялся.
— Тут нехолуев нету. Все как один лапу протягивают: дай… Работа такая… Да ты не сердись, я ведь понимаю, что без этого у вас нельзя.
— Да? — зло спросила Марина. — Да я Пашецкого с тобой и рядом не поставлю. Нет холуйской работы, есть плохие люди. Думаешь, что если ты в доках работаешь, так ты и человек непременно передовой?
— Хо, сравнила! Мы — рабочий класс. Вот этими руками, — он протянул ладони к самому лицу Марины, — грошики себе добываем. Честненько…
— Грошики… — Марина скривила губы в улыбке. — Ты только о грошиках и думаешь, Илья. Будто в них — вся жизнь. Хоть раз о чем-нибудь другом…
— Можно и о другом. — Илья взял ее под руку, повел к выходу. И когда за ними закрылась дверь, он крепче прижал к себе ее локоть и повторил: — Можно и о другом. Вот придем сейчас к тебе… Весь вечер об этом мечтал…
— О чем? О постели?
Марина будто не нарочно высвободила свою руку, сунула ее в карман пальто.
— Ты что-то сегодня колешься, Марийка, — сказал Илья. — Я к тебе по-хорошему, а ты — как еж. Или не нужен стал, а?
