Снова синхронное качание голов, нет, нет, спасибо.
Лариса вернулась к себе, встреченная восхищенными взглядами, и прысканьем зажатых ртов. Уже через несколько минут, с сопредельной территории началась тихая эвакуация. Благо, до окончания рабочего дня оставалось совсем немного времени.
Гарик, до сего момента сидевший почти молча, встал, и сказал Ларисе, что хотел бы сказать ей несколько слов. Галка вздохнула, как бы признавая поражение. Милован стал откупоривать последнюю бутылку, какой–то вискарик.
Лариса, держа пальцами правой руки сигарету, пальцами правой рюмку, проследовала за ограду. Гарик смущался. Она смотрела на него победоносно, уверенная, что в ее силах прекратить его мучения, какими бы они ни были.
— Знаешь, я давно хотел с тобой поговорить.
— Лучше не здесь, пойдем в коридор.
В коридоре было довольно темно, но Гарик продолжал смущаться. Что, по мнению Ларисы, было странно для владельца кооперативного кафе. Эту информацию вытянула из него Галка, и Лариса была довольна, что ей не пришлось это делать самой.
— Не вздыхай, говори.
Из дверей «главной реакции» вышел Карапет Карапетович, вид у него, даже в полумраке коридора был страшный. В голосе был трагический трепет.
— Он говорит, что и Офелия Дерениковна должна уйти.
Лариса закатила глаза, просигнализировала Гарику сигаретой, и повела за собой на площадку к лифтам. В огромное окно рвался сильный, звучный ливень, как бы призывая участников разговора не скрывать своих сильных чувств.
Лариса поощрительно и снисходительно взирала на собеседника. Да, была тогда дура, ради непонятной верности Руле (кстати, надо спросить, что с ним) оттолкнула, может быть, реальный вариант. Однако, надо что–то сказать:
— Тогда была «Метелица», а сейчас дождище.
Гарик кивнул, он все понимал.
Послышались шаги по коридору. К лифтам вышагнула огромная фигура шефа, даже дождь за окном как бы немного смутился, и снизил напор, признавая важность этого человека.
— До свидания. — Сказал Михаил Михайлович, имея в виду, да пошли вы все к чертовой матери, и погрузился в подошедшую кабину.
— До свидания. — Лариса скорчила ему рожу вслед и повернулась к Гарику.
— Знаешь, здесь нам не дадут поговорить.
— Почему? Вообще–то все хорошо, я так рад все так как–то само собой, я ведь слегка, и даже не слегка перед тобой виноват. Я думал, что ты догадываешься, ну, что я не сам, что меня, как бы это сказать, попросили. Тогда.
Лариса хлопнула его по плечу рукой, державшей сигарету, и осыпала рукав пеплом.
— Да, ладно тебе, все я давно поняла. Эти тетки, Элеонора и вторая, хотели от меня избавиться, и одновременно хотели использовать, по принципу — с паршивой овцы хоть шерсти клок. И изящно так подкладывали под полезных старичков, вернее пытались. А ты даже не старичок.
Гарик стоял, потупив глаза, в позе совсем не характерной для бравого кооператора, и осторожно отряхивал рукав, и это могло выглядеть как просьба: не надо мне ваших откровений. Прямолинейная откровенность собеседницы, его смущала. Он уже по–настоящему жалел, что поддался тонкому движению своей дюжей души — приехал заглаживать такую старую неловкость. Ну, пригласил чужую девушку выпить шампанского с мороженым. Ведь можно и так рассудить, что он хуже сделал Элеоноре Витальевне, а не Ларе.
Лариса отхлебнула из принесенного с собой стакана, сделала задумчивую холостую затяжку, бросила в урну потухшую сигарету.
— Ты знаешь, поехали к тебе, там все и обсудим. У тебя там есть еще что выпить?
— Что?
— Что выпить есть?
— Вообще, поехали, конечно, — забормотал Гарик тусклея, — Мариша будет рада с тобой увидеться.
— Какая Мариша? — Спросила Лариса, уже отлично понимая, о ком идет речь.
Значит, он тогда уехал из «Метелицы» не один. Ну, да. И не втроем.
— Поженились? — Она снова достала сигарету? Гарик угодливо поднес огонь.
— Не сразу.
— Понимаю, что не сразу. А что же я ничего не узнала.
Гарик снова щелкнул зажигалкой, потому что сигарета с первого раза не зажглась.
— Не хотели меня расстраивать, голубки?!
— Марина все собиралась тебе сказать.
— Она уже почти год тут работает, на восьмом этаже.
— Все собиралась, собиралась… — Гарик был очень смущен.
