Подозвала официанта, она была убеждена, что Гарик ей отомстил, оставив один на один с громадным счетом, и она уже собиралась яростно потратить полученную сегодня стипендию, и выкатить претензию Руле по поводу наглости его друзей. Но счет оказался оплачен, и это, как ни странно, испортило ей настроение еще больше. Оказалось, что у нее отняли право на справедливый скандал на тему: твои друзья смеют так обращаться со мной, потому что мы с тобой не расписаны, они считают меня шлюхой!
Поехала злая и пьяноватая домой.
Сидеть без дела была не в силах.
Нацепила фартук и рванулась на кухню, там всегда было, чем заняться. Хотя бы вот этот сервиз из помутневшего стекла из дальнего, укромного комода забившегося в угол огромной кухни. Займемся, пока Руля не вернулся в логово со своей противозаконной добычей.
Стремительно переоделась, фартук, косынка, большая миска с горячей водой, порошок, составленный по особому маминому рецепту, с гарантией победы над любой грязью. Когда открыла шкаф, оттуда пахнуло как из лавки колониальных товаров: корицей, ванилью, кофе, но запах был как будто припорошен пылью пережитых времен. Душа дома обнаружилась в шкафу. Лариса замерла в неожиданной неуверенности с поднятыми для атаки руками. И услышала за спиной тихие всхлипы. Обернувшись, потеряла равновесие на своем стуле, пошатнулась, топча газету. Внизу были глаза «раковой шейки», огромные, разумные с непонятной просьбой в них.
— Что? — Спросила Лариса.
Академик вздохнул, выпустив горловой всхрип, и стал быстро работать правой рукой, разворачивая свою повозку. Уехал.
Лариса пожала плечами, и начала вытаскивать из пахучей емкости части большого сервиза, его предметы по своему виду были так же необычны, как и местные запахи. Но форма их мало волновала Ларису, с шампанской решительностью она потащила стопку огромных мелких тарелок в мойку. Они так слежались за предыдущие годы, что даже прилипли друг другу. Это вызвало ироническую усмешку у добровольной посудомойки. Чистюли! Они не только слиплись, они покрылись тончайшим налетом, сделавшим стекло полупрозрачным.
Ничего, мамин порошок и не с такими налетами справлялся.
Минут пять–семь прошло в тяжелом борении порошка и налета. Очень скоро Лариса поняла, что поспешила презирать неприятеля. Налет не сдавался с налета, как она сама с собой каламбурила. Пришлось приналечь, всей мощью рук, по которым тосковал большой гандбол. Взопрела, пришлось оттопыривать нижнюю губу и сдувать нависающую челку.
— Что вы делаете? — Раздался голос за спиной.
Лариса обернулась и увидела Элеонору Витальевну. Явившуюся явно по ее, ларисиному, поводу. «Раковая ищейка!» — беззлобно подумала Лариса. Донес. Обычно мадам не только не говорила прямо, но никак и не намекала Ларисе, что ее напор и решительность в обращении с интимными деталями обстановки этого дома, не слишком–то приветствуются. Но сейчас на ее лице читалось некое недовольство.
Ей не нравилось, что Лариса посягнула на данный конкретный шкаф?
Или укусила какая–то другая муха?
Тут что, заповедник?! «Не хватало, чтобы она полезла пылесосить библиотеку» — так и читалось на этом обычно мягком, вежливейшем личике.
Лариса понимала — тут присутствует тонкий момент. Да, ей прежде разрешалось сметать пыль с поверхности здешних вещей, а теперь она как–то слишком рьяно поперла внутрь здешней реальности. Элеонора боится за своих скелетов в своих шкафах? Это ведь только сервиз! Может быть, памятный, роковой, необыкновенный, но всего лишь сервиз. Разумеется, если бы не эта странная гарикова атака, не многочисленное шампанское, Лариса удержалась бы от фамильярности по отношению к этим заповедным тарелкам… Но, вот что хотите, тут есть и еще какая–то подкладка. Элеонора злиться еще почему–то.
Лариса смахнула костяшками пальцев мокрые волосы с мокрого лба.
— Да вот, сервиз…
Мадам улыбнулась с ласковой печалью в глазах.
— У вас ничего не получится.
— Да, не получается, но у меня хорошее средство, я ототру.
— У вас ничего не получится, милочка. Вам не удастся зацепиться в этом доме.
Внезапная лобовая откровенность мамам обезоружила Ларису, и она просто спросила.
