Увидев внучку, Виктория Владимировна улыбнулась, при этом выражение глубоко запавших черных глаз было неразличимо, отчего общее впечатление было приветливо зловещим.
Лариса расцеловала бабулю, села у кровати. Последовали обычные вопросы: как себя чувствуешь? и т. д.
— У меня ничего не болит. — Сказала Виктория Владимировна. — Ты бы поела, Стася драники сделала.
Лариса подчинилась, пошла на кухню, взяла из зеленого эмалированного ведра соленый огурец и вернулась к кровати.
— Ты надолго?
— Это не важно. В том смысле, что уже не важно.
— Не понимаю.
— А что тут понимать. Тебе ведь тут скучно. Одной.
Виктория Владимировна ответила не сразу.
— Мне не бывает скучно, мне бывает тоскливо.
— Вот видишь.
— Ко мне никто не приходит.
Разговор был прерван появлением Стаси. Она жила через два дома, домохозяйничала при муже шофере. Крупная, говорливая, добродушная, чистоплотная тетка. Она заставила гостью как следует раздеться — Лариса завела важный разговор, даже не сбросив пальто — заставила так же поесть как следует, с разогретым супом, драниками на сале, растворимым кофе. Ларисе очень хотелось послать ее как–нибудь вежливым образом, но было понятно, что это невозможно. Пока внучка ела, Стася длинно и подробно отчитывалась о бабушкиных денежных делах. Плата за свет, за то, за се, денежки с почты, пенсия. Оказалось, что беглый офицер Стебельков, узнав о состоянии своей бывшей, разразился небольшим пенсионом.
— Какой молодец, небось, от детей отрывает.
— Да, — Стася не считала нужным понимать, какую бы то ни было иронию, — у няго тры хлопца.
А служил он теперь под Минском.
Раньше раз в месяц приходил перевод из Москвы, теперь десятого, как обычно его не было. Дядя Ли, догадалась внучка. Что–то с ним случилось. Совсем забросила старичка. Нехорошо.
Доктор ходит и говорит, что все стабильно. Стася зажгла настольную лампу, включила телевизор, и, наконец, убыла, пообещав еще заглянуть.
— Выключи. — Попросила Виктория Владимировна. Лариса поняла, что ни лампы, ни телевизора не надо.
— Я всегда ее прошу не включать, а она всегда забывает. — Вздохнула бабушка, и добавила. — Она хорошая.
Лариса снова села у ложа.
— Ко мне никто не ходит, потому что никто нет любит.
— Ну что ты глупости говоришь, вон, даже деньги шлют. Я и не знала, что у тебя с дядей Ли… — Лариса остановилась, не зная как не пошло сформулировать, то что хочется сказать.
— Мужчины рано умирают, а подруг у меня никогда не было.
— Вот! В самую точку.
— В какую точку?
— Сейчас объясню. Со мною, понимаешь, кое–что произошло. Никогда бы не подумала, что со мной, такое вообще возможно.
— Влюбилась?
Лариса хрипло засмеялась и сразу же закашлялась.
— Ну, ты скажешь. Стала бы я с такой новостью сюда мчаться.
— Любовь единственная новость, которая всегда нова.
— Ты знаешь, я Пастернака–то не очень…
— Причем здесь Пастернак, это я так думаю.
Допив остатки стасиного кофе, внучка продолжила.
— Семья, вот что главное. Родственники, близкие, дом, большой дом, где всем будет хорошо и спокойно. Где не надо будет думать, придет кто–то чужой тебя навестить, или не придет. Вот, дозрела, и учителя были хорошие. Мне это один генерал объяснил. В поезде.
Виктория Владимировна закрыла глаза.
— Ерунда все это, дочка.
Ларисе очень нравилось, когда бабушка ее так называла. Она чувствовала себя частично именно дочерью это мощной старухи.
— Не бойся, не бойся, с Ниной Семеновной я договорюсь. Куда она денется. Сначала она покочевряжится, но против главной мысли, куда же ей спорить. Семья, это семья. Как мне, прикажете быть? Я и ее люблю, и тебя. Ну, была у вас глупость с отцом, но ведь уже тридцать лет прошло, тридцать почти! Все мы другие стали, больные, несчастные. И, если вдуматься, а я вдумывалась, почему это только ты виновата? А товарищ капитан чистенький? Почему это?! Почему с него спросу нет никакого? Напрыгнул на тещу и в кусты!
— Ладно тебе. — Тихо сказала Виктория Владимировна.
Лариса закурила, стала быстрыми движениями одной руки отгонять облако призрачного дыма. Пальцами второй терла давным давно раненую щеку.
— Ты знаешь, в тот день, ну, когда у вас был скандал, когда Нина Семеновна вас застала, помнишь, конечно, у меня ведь тоже было, так сказать, приключение.
