— Ты учишь своего короля смирению, Флотт?
— Я учусь у него мудрости и… Ах, право, сир, папа наполовину испортил свою буллу хулой. Это от слабости. Силе присуще хладнокровие. Станем же наслаждаться чистотой удара.
— Это дает наслаждение?
— Отчего же нет, сир? Как всякая точная игра. Уверяю вас, папа в ослеплении гнева не предвидел нашей ответной меры. Мы же, напротив, способны с холодной кровью предугадать его следующий ход.
— И как выпадут кости, Флотт? — Лицо короля исказила улыбка. — Скажи мне.
— Никак, сир. Что еще может предпринять против нас Рим? Полагаю, что святейшая лиса подожмет хвост. Ну, появится новая булла, почти дословно повторяющая прежнюю… это только ослабит силу папских постановлений. Возможно, добавятся мелкие дипломатические интриги. Только и всего.
— А мы, Флотт?
— Будем гнуть свое. Твердо и неуклонно. Пусть врагам станет еще страшнее от нашего упорства, которое, я уверен, они назовут тупым. Что ж, тем лучше, сир.
— Как ты, человек высокоученый и тонкого ума, можешь ратовать за грубую силу? Разве это пристало тебе?
— Мне — нет, но вам, сир, безусловно пристало. А я всего лишь ваш советник. Не более.
— Выходит, я груб?
— Вы сильны, государь. Сила же может быть только грубой. Это пугает тех, кто считают себя хитрецами.
Филипп не мог не подивиться правоте своего финансового гения. Все так и случилось, как предвидел Флотт. Против Бонифация поднялась вся Италия, что и заставило великого понтифика сделать еще один шаг к пропасти. Папа подарил «граду и миру» новую буллу, в которой, подтверждая свои прежние повеления, обрушился на французского короля с нареканиями за постоянные распри с Эдуардом I Английским и германским императором Адольфом.
Филипп только рассмеялся в ответ. Он даже закашлялся от хохота. Его красивое лицо покраснело от натуги и пошло пятнами.
Петр Флотт, принесший в королевские покои копию папской буллы, отвернулся к витражному зарешеченному окну и позволил себе легкую улыбку, которую тут же замаскировал надушенным кружевным платком.
— Возьми, — сказал Филипп, снимая с себя толстую золотую цепь. — Ты оказался прав. Где бы нам раздобыть еще денег, Флотт?
— Ваша щедрость безмерна, сир. — Флотт подкинул цепь на ладони — она тянула изрядно — и спрятал подарок в кожаную суму, подвешенную к широкому поясу. — С деньгами худо. Деньги — это не папские козни. Франция выжата, как губка.
— Так придумай же, как снова швырнуть ее в воду… Отчего ты не надел мою цепь?
— Я не маркграф, сир. Зачем возбуждать излишнюю зависть?
— Хочешь, чтобы я сделал тебя бароном?
— Нет, сир.
— Могу ли я доверять человеку, лишенному честолюбия? Чего же ты хочешь, Флотт?
— Самого утонченного наслаждения на земле, сир… Тайной власти. И она доступна мне… Благодаря вам, сир. А цепь я продам, чтобы еще лучше служить своему королю.
— Ты хочешь вернуть мне обращенный в червонцы подарок?
— Да, сир, но особым способом. Деньги пойдут на оплату моих агентов в Италии, Фландрии, Лангедоке, Франш-Контэ.
— Пусть так… Займемся делами, Флотт. Что будем делать с нашим вонючим папой и где взять золото?
— Это две стороны одной и той же монеты, сир. Если мы завладеем римским престолом, то добудем и средства для дальнейшей борьбы с сутанами. А это долгая война, государь. Поверьте, что с папой будет куда легче справиться, чем с легионом его епископов. Вот кого надо подрезать под корень… Не теперь, разумеется.
— А деньги? Папа беден, как церковная крыса.
— Не совсем так, сир. Но мы искусно разоряем его.
— Так где же взять золото? У кого мы можем его отнять?
— Тамплиеры, сир. Нужно вспороть брюхо ордену, ибо оно начинено червонцами.
— Рыцари храма — это большая сила, Флотт. И пока мы воюем с папой…
— Истина, сир! — С неожиданной горячностью Петр Флотт устремился к королю. — Орден можно свалить только с помощью папы!
— Это немыслимо, — холодно отстранился король. — Ты рехнулся, мой бедный Флотт… Бонифаций никогда не пойдет на это… Да и мне уже поздно мириться с ним. Я же ненавижу его, Флотт!
— О сир! Разве я говорю о Бонифации Восьмом? Просто нам нужен новый папа, наш, послушный, который покорно отдаст нам золото храмовников.
