— Пойнтер голый, простынет осенью, — подсказывали Павлу. Охотники явно желали ему добра.
— Астаховский от туберкулеза умер!
— Бриз воспаление легких получил!..
— Спаниеля возьми, спаниеля, — наваливался животом на Павла один громадный.
Слева Павлу втолковывали про борзых, справа убеждали отдать силы и время фокстерьерам, позади намекали на приобретение по случаю целой стаи такс, пригодных для охот нагоном по мелкому зверю.
— Да мне сеттера нужно! — вскричал Павел.
— Так какого черта ты эту кашу заварил? — сказал ему толстый и убрал живот. Теперь охотники втолковывали Павлу, что лучше всего брать молочного щенка, чтобы тот привык к хозяину, что с собачьими вопросами следует обращаться к кинологу, пройти к нему с затылка магазина, туда, где свалены пустые ящики.
Там, в фанерном закутке, и сидит спец по собакам, кинолог.
И на самом деле, спец был там и пил чай из термоса.
Это был абсолютно лысый человек.
Со свойственной лысым бойкостью соображения он все и устроил Павлу.
Да, верное это намерение — брать сеттера. У нас не Кавказ и не Средняя Россия, у нас зимой шуба нужна. Англичанин же красив, умен, чутьист. А брать лучше полувзрослого. Выращивать не нужно — экономия времени и все же щенок, легче сойтись характером. Именно такого пса продает Иконников, Василий Степанович. Возраст семь месяцев, пол — мужской. Здесь такое соображение — у дам могут быть недомогания, а мужик — всегда готов к полевой работе.
И всесоюзная родословная у собаки. О том же, что песик испуган ружейным выстрелом, лысый кинолог промолчал. Рассуждал он так: «Грех, конечно, страшный, и для охоты пес негоден. Но этот субъект охотиться и не будет. А иконниковский Джек может еще и отойти. Полюбит владельца и сломает свой страх. Покупщик же, видимо, стеснен в средствах, а Джека можно взять недорого».
— Я позвоню Иконникову и предупрежу его, — сказал кинолог. — Вы ему более пятидесяти рублей не давайте.
Он пожал Павлу руку и напомнил, что дом Иконникова стоит во дворе и номерок к нему не прибит.
Но Павел не взял собаку в тот день и даже на следующий.
1
Иван Васильевич угрюмился. Причина была — осень в кронах деревьев показала свое желтое и красное.
Следовало ждать предзимней активности туберкулеза.
Больные же лечились из рук вон плохо. Сам виноват — распустил. Павел Герасимов просрочил неделю больничного листа. Скорее всего забывчивость, но вдруг чудак слег?
— Зайду к нему, — говорил себе Иван Васильевич, уходя с работы. — Зайду и хвост накручу.
И зашел — в сумерках, когда светились окна дома и сильно пах белый табак.
Павел ужинал. Он ел и записывал на бумажку, сколько увидел сегодня в городе птиц и собак. (Воробьев он считал на тысячи, собак делил на три группы — охотничьих, породистых и простых.)
Павел загребал ложкой жареный картофель и поверх тарелки смотрел на свою бумагу.
Иван Васильевич, остановись у открытой двери, потопал ногами на крыльце, чтоб предупредить о себе. И ему крикнул старушечий голос, чтобы он проходил.
Входя, увидел: в комнате, под лампой, за столом сидел Герасимов и смотрел на него, держа рот открытым, а в руке ложку, а толстая, но подбористая, бодрая старушка шла из кухни.
— Приятного аппетита, — сказал Иван Васильевич, насмешливо поклонившись Павлу.
— Иван Васильевич!
Павел вскочил, держа в руках самописку и ложку. Этот маленький, сердито усмехающийся человек с портфелем напугал его. Павел вспомнил, что он больной и имеет в этом положении определенные обязанности. Беготня же по городу не входит в обязанности больного, а противоречит им.
— Что же это вы, — говорил врач, — не появляетесь? Приглашения ждете? Авто за вами присылать? Милицию с собаками? Или вообще вам жить надоело? Неужели ваше здоровье нужно мне одному.
Говоря все это, Иван Васильевич осматривался, так как придавал домам значение верхней одежды человека и больше — кожи его. И знал, что, например, в мрачном доме болеют вдвое чаще.
Но Павлов дом ему определенно нравился: небольшой, чистенький, продутый сквозными потоками воздуха, он так пах жареной картошкой, что Ивану Васильевичу захотелось есть.
Комната Павла (куда они пришли) тоже понравилась ему. Здесь попахивало схимой: жесткие стулья, узкая железная кровать.
