Он потолстел, рыгает выпивкой — нашел вдовую хозяйку. Сытый, жмурится словно кот. Нет, весной он был лучше.
Вывод: аскетизм все же нужен. Он делает жизнь прямее, желудок чище. И с души, и с тела он сгоняет жир — дряблый и лишний.
28 июля. Что-то затемпературил. Кашель, бессонница, скука. Пора ехать в город. Там врачи, там моя комната.
29—30 июля. Черт-те что! Сверкают грозы, ворчат, гремят, а в Камешках сухо. Но электричество пропитывает воздух. Оно мерцает зарницами, трещит в волосах, вспыхивает белыми клубами в лесной черноте.
Чух осатанел и пишет городские пейзажи — штуку в день. Говорит, тряся перед моим носом кистью, обмакнутою в краску:
— Восемнадцать рабочих часов в день создают гения. Ван Гог писал картину в день! Не надо ждать озарения, вспышки, надо работать. Ведь не важно, как зачат ребенок — насилием или так.
И на реке то же беснование. Плещутся рыбы, валом валят туристские лодки. Народ в них молодой, бойкий, шумный.
Это племя людей моторизованных, ускоренных. А ведь созерцание природы должно быть неторопливым. Она, как хорошая женщина, требует долгого и терпеливого ухаживания.
…Мне все мерещится, все рисуется фигура среди соснового высокостволья — женская, в белом платье.
Женщина идет, наклоняется, собирая цветы (грибы, ягоды). Вот она оборачивается: Наташа. Эх, гулять бы с ней, идти, таять от нежности. Наташа! Где ты? Приди, я не упрекну тебя, я ничего тебе не скажу.
Нет. Не прощу!
Я бреду бесконечными дорогами. Никого мне не нужно, никого. Только одиночество. А возьму-ка я собаку. С ней веселее: будет крутиться, будет встречать меня, нежничать. Собака меня не предаст, не обманет. Нет, не удалось Наташе ограбить меня. Вот, один я живу, а люблю многое — лес, живопись, тетку, птиц, книги. Я — богат. А наши пути разные. Пусть для нее все горит радугой и улыбается. Но и мне не хуже. Конечно, тропка моей жизни лесная, тенистая, с крапивой и комарами, но и к ней прорвется солнце.
