В глубине зала, видимо, у речкиного начала, наблюдалось оживление, шум и крики перемежались диким хохотом и звонкими шлепками. Конечно, моя профессия позвала меня в дорогу.
На крупных светлых голышах, спустив в воду нескончаемые ноги, восседали русалки. Хвосты, усыпанные бисерными блестками, вальяжно возлежали рядом. Кроме хвостов, крепившихся тонкой перепонкой к интимным местам, на русалках больше ничего не было. Длинные белокурые волосы целомудренно прикрывали груди.
Речные дивы, видимо выполняя указания талантливого режиссера, скромно опустив очи долу, плели незамысловатые веночки из петрушки, сельдерея, вкрапляя в них цветные пятна, которые ловко изымали из стоящих рядов горшков с неизвестными мне растениями, цветущими лиловыми и розовыми колокольчиками.
В тихих водах невинной речки колыхался настоящий челн. По крайней мере, я себе представляла его именно таким: узким, как торпеда, с кичливо загнутым носом и алым стягом паруса на мачте, роль которой удачно исполняла лыжная палка. Несколько мужчин, одетых исключительно в костюмы аквалангистов, пристраивали на дно челна тяжелый большой ковер.
«Для княжны», – поняла я.
Самой несчастной, предназначенной для исторического заклания, пока не наблюдалось. Зато чуть поодаль еще несколько мужчин громко спорили, кому быть Стенькой Разиным. Один, уже знакомый лоснящийся азиатский «форбс», был забракован из-за нерусской внешности. Второй – высокий и тяжелый Леонид, страшно похожий на очень известного главу самого крупного в стране металлического холдинга, имел все шансы на победу, но тут вылез хорошо всем знакомый представитель надзорных структур и вежливо сказал:
– Использовать должностное положение в личных целях запрещено действующим законодательством.
– Какое должностное? – огрызнулся Леонид. – Я же не в мартен лезу, а наоборот!
– Если б в мартен, кто бы спорил, – утешил видный налоговик. – А так ты тут хозяин, обязан уступить место гостям.
– Тебе, что ли? – поинтересовался, как теперь выяснилось, легендарный Леха-хозяин. – Ни за что! И так всю кровь выпил!
– Зачем мне? – пожал плечами надзорник. – Вон, кинематограф хочет! – Он ткнул пальцем в нежно улыбающегося киношника, в компании которого мы сюда прибыли.
– Совсем сдурел? – хозяин покрутил у виска толстым пальцем. – Он же этот. Ну. А княжна у нас – баба!
– Поэтому он ее и утопил! – обрадованно крикнул кинодеятель.
До меня эта истина, изреченная с предельным пафосом, доходила долго. Видно, сказывались непосильные эмоциональные перегрузки куршевельского сезона. А когда я все же поняла.
Блин! Вот она, разгадка! А историки головы ломают, чего да как! С другой стороны. Неужели великий атаман предпочитал однополую любовь? Весьма неожиданный расклад, весьма.
Когда я очнулась от своих мыслей, Стенька Разин уже был назначен. Киношник азартно убеждал режиссера, что гомосексуализм легендарного разбойника можно воплотить в совершенно гениальном фильме.
– Это «Оскар», понимаешь? «Золотой лев»! «Золотой медведь»! «Золотой орел»! «Золотая Ника»!
Практюк внимательно слушал, соглашаясь и, видимо, выстраивая в голове мизансцены будущего шедевра.
Назначенный Стенькой известный актер, секс-символ прошлых лет, в широких атласных шароварах и алой, в цвет паруса, рубахе, влез в утлый челн.
– Княжну – в студию! – повелительно рыкнул он.
Княжной оказалась певица Набокова, страшно возбужденная, веселая и пьяная. Дородное тело исторической аристократки было запеленуто в черно-золотое длинное платье, на коротких волосах едва держалось некое подобие короны, исторгавшее легкую звездчатую кисею в виде фаты.
– Наконец-то! Первая настоящая драматическая роль! – возвестила царская дочь вставшей кружком публике.
Оглядев ее мощные телеса, я, честно говоря, оценила шансы на благополучный исход плавания как явно сомнительные.
Стенька красиво встал на фоне алого паруса.
– Плыви, мой челн, по воле волн! – раздался одухотворенный писк кинодеятеля. Режиссер Практюк смахнул скупую слезу.
Княжна довольно ловко шагнула в челн. В этот исторический момент грянула разудалая песня.
– Из-за острова, на стрежень.
