Здесь нам впору воскликнуть: за Веру, Царя и Отечество! Однако вынуждены воздержаться. Происходила ли описанная сцена с самим Куприным, а не вымышленным юнкером Александровым, неизвестно. Слишком уж очевиден ее первоисточник: роман «Война и мир», том первый, часть третья, глава восьмая. Николай Ростов с восторгом видит Александра I и мечтает за него умереть.
Факт один — Куприн действительно учился в 3-м Александровском военном училище. Это отражено в его послужном списке и других документах. В остальном же — приходится доверять его рассказам. О том, что в училище все было по-военному, жесткая дисциплина, но, в отличие от корпуса, учащихся уважали. Дедовщины не было. Второкурсники, хотя и дразнили первокурсников «фараонами», а себя звали «обер-офицерами», рук не распускали. Однако и здесь царил культ силы, но силы разумной, здоровой. Саша увлекся гимнастикой, верховой ездой (это станет страстью), плаванием. Был и другой культ, особый снобизм: делить общество на военных и штатских. Последних презрительно именовали «шпаками» и «штафирками». Куприну, несомненно, нравилось такое превосходство, в остальном же он поначалу в училище потерялся. Оно считалось одним из лучших в стране, поэтому вместе с ним за партами сидели отпрыски столбовых дворянских родов. К тому же из-за малого роста Куприна определили в четвертую роту, которую дразнили «блохами». Однако к исходу первого года учебы он и здесь заставил о себе говорить.
Как-то он встретил поэта Лиодора Пальмина, и тот напомнил: юноша, когда вы напишете рассказ? И Саша написал «Последний дебют», историю из закулисной жизни актеров, а Пальмин напечатал ее в московском журнальчике «Русский сатирический листок» (1889. № 48. 3 декабря). Этот свой первый триумф Куприн запомнил на всю жизнь:
«...наплыв радости был так бурен, что Александров не мог стоять на ногах. Его тело требовало движения. Он стал перепрыгивать без разбега через одну за другой кровати. <...>
Слава юнкера, ставшего писателем, молниями бежала по всем залам, коридорам, помещениям и закоулкам училища» («Юнкера»).
Вот оно: за ним ходят по пятам. Этим он снова смог выделиться. И князем быть не обязательно, и красавцем, и бастионов штурмовать не нужно, и переходить через Альпы незачем. Просто напечатай что-то и почивай на лаврах. Разве мог после такого огромного счастья его огорчить карцер? Ротный командир, капитан Фофанов, счел «бумагомарание» занятием для «шпаков» и наказал юнкера. Спасибо ему! Слава Саши Куприна, пострадавшего за литературу, от этого только приумножилась.
Много позже, вспоминая то время, писатель воскликнет: «...будь проклят тот день, когда я впервые увидел в печати свой рассказ! Почему мой ротный командир, капитан Фофанов, только посадил меня под арест, а не выпорол за это! Нет горше хлеба на свете!»[28] Куприн никогда не переиздавал «Последний дебют», стыдился его, однако же начало литературной деятельности неизменно отсчитывал с 3 декабря 1889 года. И с этого времени он действительно не переставал писать, теперь уже прозу. Как же можно поверить его рассказам о том, что он стал писателем случайно?
Став училищной знаменитостью, Саша наверняка говорил о своем будущем с печоринским безразличием: где писательская карьера и где армия? Почувствуйте, мол, разницу. Между тем он был обязан по окончании училища отслужить три года, а дальше уже определяться: то ли уходить в запас, то ли пытаться поступить в Николаевскую академию Генерального штаба, дававшую высшее образование и перспективу научной работы, то ли покорно тянуть лямку, выслугой добиваясь очередного звания. Он знал, что лучшие места при распределении достанутся тем, кто примерно учился: фельдфебелям и портупей-юнкерам. Они имеют право выбирать, например, лейб-гвардию в столице. Потом пойдут подразделения артиллерии, а потом, в самом хвосте, пехотные полки, и чем хуже успеваемость выпускника, тем захудалее полк его ожидает. Куприн понимал, что ни по успеваемости, ни по знатности происхождения ни в какой легендарный полк не попадет. Поэтому заявил себе и окружающим, что не место красит человека, и он своей персоной сделает «последнее место первым».
