* * *
– Яд и пламя! Волнуюсь, как в первый раз.
Жуга стоял в прихожей перед большим овальным венецианским зеркалом и оправлял отороченную мехом чёрную мантию – подворачивал воротник, манжеты, сдвигал берет то на лоб, то на затылок и вертелся, разглядывая себя со всех сторон, как девушка перед свиданием. Ялка против воли улыбнулась, наблюдая из кухни эту картину.
– Но ведь это и есть первый раз, – утешила она его.
– Да я не о том! – досадливо отмахнулся травник. – Ведь ничего же особенного – какая разница, в конце концов, один человек или десять. А всё равно дёргаюсь.
– Всё будет хорошо.
Было семь часов утра. День выдался на славу. Стёкла в окнах уже оттаяли, и хотя в раскрытую форточку тянуло холодом, солнечные лучи пронизывали комнату насквозь. На улице звенели птичьи голоса. С кухни тянуло запахами кофе и корицы, из комнаты напротив – молока и мокрых пелёнок. Внезапно из этой же комнаты раздался звонкий плач ребёнка.
– Ну вот, – огорчился травник, – Тория проснулась, опять плачет. Да что ж это такое… Только уложили!
– Ничего страшного. Иди. Я её успокою.
– Уж постарайся. Иди скорее к ней. Только не смей поить её какой-нибудь гадостью.
Ялка фыркнула.
– Ох, Жуга, ты неисправим! Уж я как-нибудь сама разберусь, что делать с малышкой. Моя подруга Жозефина ван дер Хуфен говорит…
– Эта твоя Жозефина ван дер Хуфен недавно трещала на улице с какой-то дамочкой, как она даёт ребёнку тряпку с маковой настойкой, чтобы он спал и не плакал. Я проходил мимо, они умолкли, думали, я не услышу. Ещё один такой «совет», и я не пущу её на порог.
– Жуга, перестань! Ты же знаешь, я никогда так не сделаю.
Ялка вознамерилась пойти в комнату, но тут ребёнок умолк, начал что-то лепетать, как всегда, во все века лепечут дети в колыбели, и она осталась. Жуга надвинул берет на брови, опять посмотрелся в зеркало, недовольно поморщился, но дальше экспериментировать не стал, подобрал скатанные в трубку листы бумаги и повернулся к Ялке.
– Ну, – он вздохнул, – пожелай мне удачи.
Ялка шагнула вперёд и обняла его. Закрыла глаза, зарылась носом в пушистый мех ворота, ощутила запах новенького, необмятого сукна, уже успевшего тем не менее впитать горьковатые ароматы трав, розмарина и кёльнской воды, и с неохотой расцепила руки.
– Удачи тебе, – сказала она.
Жуга улыбнулся.
– Ну вот, наконец-то, а то слова доброго от тебя не дождёшься. Но всё равно, почую, что малышка пахнет опием, – отшлёпаю обеих, и тебя, и твою Жозефину.
– Ну уж нет! Ещё не хватало, чтобы ты шлёпал всяких Жозефин! Меня тебе мало?
Они рассмеялись, обнялись ещё, после чего травник вышел и закрыл дверь.
Ялка расправила передник, на всякий случай заглянула на кухню и торопливо вернулась в детскую. Белокурая девочка сидела в кроватке и тянула в рот берестяную погремушку, но, завидев маму, заулыбалась и потянулась к ней. «Уже сидит! – с тревогой и одновременно с умилением подумала Ялка. – Ох и бедовая будет девчонка…»
Она подхватила дочку на руки и поспешила к окну.
Испанцев давно уже не было ни в городе, ни в стране, но пресловутый «гезеллинг» въелся в зеландскую кровь – больше никто не занавешивал окон. Зато весь подоконник был уставлен горшками, в которых росли герань, столетник, картофель и даже один красный тюльпан, подаренный Яльмаром. За чисто вымытыми стёклами синело небо. Девушка выглянула наружу и успела увидеть, как травник дошёл до угла, обернулся и помахал им рукой. Ветер теребил его рыжие волосы. Ялка вспомнила, какие они густые на ощупь, на редкость густые для такого рыжего оттенка, не волосы – мех. Жуга стригся сообразно со своим теперешним званием и положением, а по утрам причёсывался, но каждый раз его гребешок недосчитывался пары зубчиков, а к вечеру травник снова ходил лохматый из-за привычки запускать пальцы в волосы, когда он задумывался над лабораторными склянками или над письменным столом.
Ялка стояла и вспоминала, как они приняли решение остаться в Лейдене. Их подвигло на это несколько причин, и первой была она сама: срок беременности был немалый, роды были не за горами, и Жуга не хотел рисковать. Вторая – дом. После голода, войны и чумы в городе освободилось достаточно жилья, чтобы на него упали цены. С деньгами было туго, но они справились. Травник располагал некоторой суммой, немного помог браслет Михеля, немного – Яльмаров подарок: два тюльпана, один из которых оказался какого-то редкого сорта, с бахромчатыми листьями, и Жуга скрепя сердце продал луковицу за бешеные деньги заезжему торговцу из Вехта – «цветочного пригорода» Амстердама. Наконец, Золтан помог распорядиться домами травника в Цурбаагене и Лиссе, сдав в аренду первый и продав второй. Книги, препараты, утварь – всё, что некогда принадлежало какой-то загадочной женщине по имени Герта, погрузили на баржу и до сильных холодов доставили в Лейден, где травник присмотрел подходящий дом на тихой улочке. И третья причина, самая, быть может, главная, была следующей: в ознаменование героической обороны указом принца Оранского в городе был основан протестантский Rijks universiteit te Leiden с четырьмя факультетами – теологическим, юридическим, художественным и медицинским. Война не кончилась, да и университет ещё не родился, большинство приглашённых преподавателей пока только думали, принимать или не принимать предложение горожан. И тут удача улыбнулась травнику: должность адъюнкт-профессора на медицинской кафедре оказалась свободна. Неудивительно – как правило, такие должности получают люди, либо полностью лишённые амбиций, либо не желающие искать другую работу, а травник относил себя и к тем и к другим. Здесь важнее всяких денег были документы. Жуга предъявил целых три свидетельства, что он прослушал соответствующие курсы фармацевтического дела, анатомии и практической хирургии, подписанные такими личностями, как Андрей Везалий и ему подобные, и сумел заполучить это место. Он назвался Якобом, чтобы не было расспросов (на имя Якоба были выписаны и документы). Проверять их подлинность ни у кого не было ни желания, ни возможности – тот же Везалий, пользовавший Карла V, был обвинён инквизицией в ереси за вскрытие трупов и отправлен Филиппом в паломничество в Иерусалим, где и погиб на обратном пути. Судьба иных поручителей была немногим лучше.
